Гэри Ван Хаас - Юность Пикассо в Париже

– Именно это я и ожидал от вас услышать, и того же хочет правительство.

Бармен с густыми щетками усов подошел к Максу и вмешался в разговор:

– Макс, перестаньте будоражить моих клиентов.

– Хорошо, хорошо, но разве вы не видите? Республика гниет на наших глазах, – сказал Макс, вытерев губы. – Я больше не могу спокойно стоять и наблюдать.

Он рванулся прочь от барной стойки и присел ближе к ее противоположному концу, возле Пабло.

Юноша проследил, куда сел журналист, и сказал:

– Думаю, то же самое происходит во всех странах мира. Продажные политиканы вовлекают нас в войны, крича о патриотизме и самозащите.

Макс посмотрел на Пабло, и ему стало немного легче: похоже, он нашел родную душу.

– Слава богу, хоть кто-то понимает. Я писатель, я хорошо это знаю.

– Если вы писатель, то сделайте так, чтобы вас услышали! Используйте прессу!

– Поверьте, я пытался, но я у издателей на дурном счету.

– Слава богу, мы художники! – вздохнул Карлос. – У нас нет таких проблем.

Макс посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– Правда?.. Знаете, что они сказали о новых художниках, разрушающих традиции?

– Я слышал, это об импрессионистах, – ответил Карлос.

Макс встал и уселся рядом с испанцами. Когда он говорил, его тонкие руки так и порхали в воздухе.

– Вы что, не понимаете? Все это – проявления распада, который продолжается во Франции; подавление новых идей… развязывание глупых войн в иностранных землях… вроде той, которую они пытаются сейчас затеять с Германией.

– Наверное, дадут этой бойне какое-нибудь звучное название: «Великая война» или еще что-нибудь в таком духе, – задумчиво проговорил Пабло.

Он махнул официанту рукой:

– Принесите этому человеку выпить.

– Простите, но ему бармен больше не наливает, – раздраженно возразил официант. – Он пьян.

Макс в ярости вскочил со стула и стал нервно поправлять галстук.

– Как вы смеете! Я не терплю, когда ругают мой характер.

Он замахнулся на официанта, но промазал. Официант же был трезв и меток – он свалил Макса со стула ударом в челюсть.

Пабло и Карлос подняли своего нового знакомца и снова усадили на стул.

– Уведите его отсюда, – кричал бармен, – или мы его вышвырнем!

– Но мы только что с ним познакомились! – попытался возразить Карлос. Однако бармен, не обратив на внимания на его протесты, повернулся и ушел.

Пабло наклонился и похлопал Макса по щекам, чтобы тот протрезвел, но это не помогло.

– Кажется, придется отнести его к нам. Ему нужно проспаться, – решил Пабло.

Друзья согласно кивнули и, взвалив обвисшее тело Макса на крепкие плечи Пабло, они вышли из бара.

Пабло босиком стоял у мольберта и напряженно работал. На нем была просторная одежда – белые штаны, подвернутые внизу, и старая блуза, заляпанная краской.

Новый знакомый Пабло и Карлоса в измятой одежде, раскинувшись, лежал на диване, стоявшем посреди маленькой студии. Макс Жакоб постепенно просыпался. Привстав, он заметил, что Пабло пишет. Еле держась на ногах, морщась от головной боли, Макс подошел к художнику.

– Как вы, дружище? Как вы себя сегодня чувствуете? – спросил Пабло, даже не обернувшись к гостю и продолжая класть на холст мазок за мазком.

– Я чувствую себя так, будто у меня мозг взорвался, – вздохнул Макс и стал искать умывальник.

Пабло рассмеялся и продолжал писать. Макс прохаживался у него за спиной, украдкой поглядывая на его работу.

– Что это? Карлик? – спросил Макс.

– Очень точно подмечено.

– Я полагаю, предмет изображения неважен. Мне кажется, я понимаю, что вы замышляете…

Пабло на мгновение остановился, с любопытством посмотрел на Макса и продолжил работу.

– И что же я замышляю?

– Дело не в предмете. Вы просто объединили маньеризм с импрессионизмом, да еще с примесью фовизма. Обширной палитре цветов вы предпочли мягкую синюю тональность.

– Все верно. Как ваша голова?

– Бедная моя голова… Но скоро все будет в порядке, – сказал Макс, оглядываясь вокруг. – А у вас есть кофе или чай?

– Простите, мы на мели… денег нет.

Макс снова посмотрел на холст, очарованный тем, как быстро Пабло работает. Крупные руки художника, накладывая краску, летали свободно, как у дирижера, творящего волшебную симфонию. Макс отошел в сторону и стал разглядывать груду холстов на подрамниках, прислоненных к стене.