Антон Нестеров - Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

Достаточно сравнить этот пассаж с началом «Обращений к Господу…», чтобы сходство бросилось в глаза:

«Переменчива и жалка участь человека; мгновение назад был я здоров – но вот я болен. Я дивлюсь внезапности перемены, что обратила все к худшему, не ведаю, чему ее приписать, как не ведаю имени для нее. Мы ревностно заботимся о нашем здоровье, тщательно обдумываем питание и питье, принимаем во внимание, каким воздухом мы дышим, предаемся упражнениям, что пойдут нам во благо: мы тщательно вытесываем и полируем каждый камень, что ляжет в стену этого здания; наше здоровье – плод долгих и регулярных усилий; но – мгновение ока – и пушечный залп все обращает в руины, разрушает и сравнивает с землей… О, жалкая участь человека: не отмеченный печатью Господа нашего, который, Сам будучи бессмертен, вложил в нас искру, отсвет этого бессмертия, дабы могли мы раздуть его в яркое пламя, – и вместо того задули, дохнув на него первородным грехом». [789]

Заметим и еще одну параллель. Все трактаты, посвященные «искусству умирания», настаивают на том, чтобы лежащий на смертном одре публично произнес символ веры: «Прежде, нежели покинут меня жена, дети и слуги мои, желаю я в их присутствии исповедовать мою веру, дабы и вы, друзья, что собрались здесь у одра моего, могли бы засвидетельствовать перед Богом и миром, что умираю я христианином», – пишет безымянный автор «Спасения человека недужного» – еще одного популярного в XVII в. сочинения этого жанра. [790]

Донн каждый раздел «Обращений…» заключает молитвой. Однако сочинение Донна далеко выходит за рамки трактатов ars moriendi. Те были лишь практическим наставлением для умирающего. Донн претендует на нечто гораздо большее. Едва ли не на тяжбу с Господом Богом. «Увещевания» – своего рода юридический разбор реального положения подзащитного, коим является сам Донн. Здесь он, с одной стороны, опирается на традицию права, с которой он познакомился во время обучения в Линкольнз-Инн, а с другой – на книгу Иова. Иова, вызывающего Бога на разбирательство: «Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне». [791]И каждый раз, взвесив все доводы, Донн смиренно склоняет голову. Именно на параллель с Иовом мы опирались, когда говорили, что возможное русское название всей книги – «Взывая на краю».

Если увещевания – наиболее богословски насыщенные части «Обращений к Господу…», то «Медитации», которым Донн обязан славой прекрасного прозаика, полны «мудрости мира сего». Здесь мы встречаемся с космографией и алхимией, платонизмом и герметикой. При этом Донн оперирует с набором «общих топосов» своей эпохи – но делает это поистине виртуозно. Магнетизм его текста объясняется не оригинальностью образов, а их неожиданным сопряжением. [792]

Представление о человеке как микрокосме – малом подобии большого Универсума (см. с. 53), восходящее еще к Демокриту и платоновскому «Тимею», окончательно оформилось под пером Парацельса, писавшего: «Различие между всем Мирозданием и микрокосмом состоит лишь в том, что человек изваян и создан в форме, образе, очертаниях и элементах, несколько отличных от тех, что присущи Вселенной: земле в человеке соответствует плоть, воде – кровь, пламени – телесный жар, а воздуху – бальзам». А так как человек оживлен Святым Духом, «он есть микрокосм не только в силу формы своей или элементов, из коих создано его тело, но в силу всех данных ему сил и способностей, делающих его подобным миру великому». [793]Ссылки на это представление мы найдем у множества авторов, от Джона Ди до Роберта Фладда (см. с. 136). Однако интереснее привести один пассаж из «Истории мира» Рэли, который почти параллелен донновским рассуждениям из «Медитации IV». Рэли пишет:

«Чему уподобим мы человека? Кровь, что течет в теле его по венам, повторяющим своими очертаниями древесную крону, можно сравнить с водами, что разносятся по поверхности земли ручьями и реками, дыхание его подобно ветру, тепло его тела – тому жару, что заперт в глубинах земли… волосы на теле, придающие ему очарование или портящие его, подобны траве, покрывающей кожу земли… глаза наши подобны двум источникам света, коими являются луна и солнце, юность наша – цветам весны, длящейся столь недолго, – цветам, коим суждено иссохнуть под жарким летним солнцем и быть сметенными в небытие натиском зимы…» [794]

Однако разница между Донном и другими мыслителями того времени заключается в том, что он оспаривает правомерность самого уподобления человека и мироздания: человек есть Венец Творения и потому он совершеннее тварного Космоса, несмотря на все его разнообразие и величие: