Антон Нестеров - Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

Нам уже приходилось, вслед за многими другими авторами, [620]писать об алхимических концептах этого стихотворения в целом. [621]В данном же случае укажем на несколько иной аспект стихотворения. После строфы-интродукции, где тема ухода сопряжена со смертью, вторая строфа повествует о расставании возлюбленных, о котором лучше не сообщать тем, кто не ведает всей глубины любви. Обратим внимание на этот акцент стихотворения, – мы вернемся к нему позже. Следующая строфа повествует о том, что если доступное нашему восприятию «движение земных пластов» способно внушать ужас, то движение далеких звездных сфер оставляет нас равнодушными. Следом идет разработка темы профанной и возвышенной, «подлунной» и небесной любви, и в конце появляется образ циркуля, с акцентом на твердость/постоянство (firmness) возлюбленной, которое одно является залогом счастливого воссоединения двух душ.

Тем самым мы можем выделить в смысловом развитии стихотворения три узловых концепта: небесная сфера – циркуль – постоянство.

Донна со времен ироничного доктора Джонсона обвиняли в склонности «сопрягать вместе разнородные идеи». Однако при этом столь же часто упускалось из вида, что толчком к подобному сопряжению идей могут служить некие реальные предпосылки. Одной из характерных особенностей поэтики Донна является ее визуальность. К Донну вполне применимо то, что Мандельштам называл «хищным глазомером»: если мы присмотримся, все его метафоры и сравнения имеют опору, в первую очередь, в опыте зрительного восприятия – это, своего рода, риторика изобразительного. (Особенно явственно это проступает, если читать Донна на фоне английских поэтов-петраркистов, чья образность уходит своими корнями в книжность, в конвенциональный язык чисто литературных описаний.)

Нам представляется возможным назвать объект, послуживший толчком для донновской образности в «Прощании, запрещающем грусть».

Джон Чамбер. «Трактат против предсказательной астрологии».Лондон, 1601

Объектом этим является… «Трактат против предсказательной астрологии» Джона Чамбера, отпечатанный Джоном Харрисоном в Лондоне в 1601 г. и посвященный тогдашнему патрону Донна, «достопочтенному сэру Томасу Эджертону, лорду-хранителю Большой Печати и одному из членов Тайного Совета Ее Величества». [622]

Если посмотреть на титульный лист этой работы, мы обнаружим, что все три интересующие нас концепта сведены здесь воедино. Дело в том, что в качестве издательской марки на титульном листе присутствует довольно популярная в ту эпоху эмблема, изображающая раскрытый циркуль в поле гербового щита, увитого геральдической лентой с девизом «Labore et constantia» – «Трудом и постоянством». Отсылка же к небесным сферам содержится в самом названии трактата. Перед нами все три узла донновского стихотворения: небеса – циркуль – постоянство.

Донн должен был держать в руках эту книгу: обычно издания, посвященные кому-то из сильных мира сего, присылались адресату посвящения на дом – и в обязанности Донна, служившего в 1601 г. личным секретарем лорда Томаса Эджертона, несомненно, входили разборка корреспонденции и присмотр за библиотекой.

Чтобы понять, в какой мере этот титульный лист мог «активизировать» поэтическое сознание Донна, остановимся подробнее на символике, представленной на титульном листе эмблемы. С одной стороны, она являлась «парафразом» на издательскую марку амстердамской типографии Плантенов, [623]сыгравшей в истории европейского книгоиздания выдающуюся роль. Достаточно сказать, что среди коллекционеров существует нарицательное имя для книг этого издательства – «плантены», и книги эти ценятся наравне с «альдинами» – продукцией старейшей типографии Альдо Мануция.

Издательский знак типографии Плантенов

Искусство чтения эмблем было одной из характерных особенностей ренессансной культуры. [624]Начало своего рода «эмблемомании» положила книга «Emblematum liber» итальянца Андреа Альчиато. Он впервые соединил в единое целое три элемента: гравюру, девиз и их стихотворное истолкование, породив тем самым целый особый жанр литературно-графической продукции.

Эмблема серьезнейшим образом отличалась от аллегории. Лежащая в основы эмблемы «парадигма была явлена одновременно в целом ряде (собственно говоря, в трех) сообщений. Каждое из этих проявлений парадигматического значения могло иметь несколько истолкований, но лишь одно из них позволяло прочесть эмблему как единый символ». [625]