Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Джон Леггетт: Знаю о вечеринке, которую устроили в Нью-Йорке в честь Хэмиша Гамильтона, британского издателя Сэлинджера. На вечеринке были молодые люди. Сэлинджер увлекся какой-то девицей и предлагал ей уехать. Это было еще одним приключением с «исчезновением в Корнише», которого, разумеется, не произошло. События разворачивались в типичной для Сэлинджера манере: его раздражали ребята из Гарварда, которые бесновались и орали на улице. Это было подлинно сэлинджеровским мероприятием – коктейльной вечеринкой, которая вышла из-под контроля. Сэлинджера влекло к женщинам, и он чувствовал, что может убеждать их. Возможно, он играл в игру – скажем, он тискал девушек, убеждая их в том, что им следует завтра же уехать с ним. И многих девушек он действительно убеждал, что вызывало недобрые чувства, поскольку девушки приходили на вечеринки в сопровождении. У него было много подружек и много похождений с ними. Во всяком случае, так говорили.

Жена одного из редакторов: Я была не готова к удивительному и странному воздействию его физического присутствия. Вокруг него клубилась какая-то черная аура. Он был одет в черное. У него были черные волосы, черные глаза. И, конечно, он был очень высоким. Меня он как-то заворожил. Но я была замужем – и беременна. Я думала: мы разговариваем, мы очень нравимся друг другу. Потом нам надо было уходить – я пришла на вечеринку с мужем и еще одной супружеской парой, нашими друзьями, – и я пошла наверх за пальто. Я надевала пальто, когда в комнату вошел Джерри. Он подошел ко мне и сказал, что нам надо бежать, вместе. Я сказала: «Но я беременна». На что он ответил: «Это неважно. Мы все еще можем убежать». Казалось, он говорит серьезно. Не могу сказать, что мне не польстило его предложение, и я даже испытала определенное искушение [332].

Дэвид Шилдс: Сэлинджер похож на Холдена во многих отношениях, не в последнюю очередь, в склонности давать чрезмерные обещания, а потом испаряться, всегда оправдывая исчезновение актерским инстинктом, который требовал совершенного жеста.

Дж. Д. Сэлинджер(«Над пропастью во ржи», 1951 год):

А по правде говоря, я и сам не понимал, зачем ей все это наговорил. Насчет поездки в Массачусетс, в Вермонт, вообще все. Наверно, я не взял бы ее с собой, даже если б она сама напрашивалась. Разве с такими можно путешествовать? Но самое страшное, что я искренне предлагал ей ехать со мной. Это самое страшное. Нет, все-таки я ненормальный, честное слово [333].

Джон Леггетт: Я был немного удивлен приглашением на вечеринку. Там был Сэлинджер. Вечеринка проходила где-то на Ист-Сайде, и на нее собралось много молодых людей, работавших в издательском бизнесе. Джо [Фокс, редактор издательства Random House] сказал: «Вот тот малый – Сэлинджер», и меня это взволновало. Потом Джо сказал мне: «Он идет на обед». Как раз тогда мы должны были разойтись по коктейльным вечеринкам, а затем отправиться всей толпой во французские рестораны в той части Манхэттена. Мы и отправились в ресторан, а там для нас сдвинули столы, и там, разумеется, был Сэлинджер. Он уселся за стол, а все мы трепетали в его присутствии. Он встал и промямлил кому-то, что ему надо позвонить по телефону. Исчез и больше не появился. Ушел и растворился в ночи. Он не хотел общаться с нами и быть настоящим человеком.

Лейла Хэдли Люс: Я познакомилась с ним очень, очень давно. Наверное, в 51-м или 52-м году. У нас было немного встреч. Думаю, пять или шесть. Он на семь лет старше меня. У меня был большой друг, которого звали С. Дж. Перельман, – замечательный юморист и автор журнала New Yorker . Он познакомил меня с Джерри потому, что тот упомянул о том, что интересуется дзэн-буддизмом. Сид думал, что я могу поговорить с Джерри о буддизме, но я не могла сделать этого, поскольку его интересовал дзэн-буддизм, медитативный вариант буддизма, а меня больше интересовала махаяна, разновидность буддизма, которая больше походит на нынешний тибетский буддизм. Сэлинджер сказал, что путешествия бессмысленны. Важны внутренние путешествия.

На первом свидании он приехал и забрал меня из дома, где жила моя мать, на углу 72-й и Парк-авеню. Он приехал. Очень, очень высокий. Очень тонкий. Вытянутый и худой, как подсвечник – я говорю о статуе работы Джакометти, а не о светильнике. У него были замечательные глаза, цвета черного кофе. Очень эксцентричный. Необычность его присутствия можно было ощутить внезапно. В темно-синем клубном пиджаке с тремя бронзовыми пуговицами Джерри выглядел очень опрятно. На нем была белая рубашка и полковой галстук в полоску – из тех, что впоследствии в одном из своих рассказов он назвал «полковыми цветами Восточного побережья», – и темно-серые брюки. Он выглядел очень элегантно и был отлично выбрит. И прическа была хорошей. У него были дивные черные волосы. Мы поехали к нему на квартиру – на первом этаже многоквартирного дома на 57-й улице и Второй или Третьей авеню. Кажется, это был дом 300 по 57-й Восточной улице. Квартира у него была очень опрятной. Очень чистой. Он хотел показать мне, где живет. В маленькой кухоньке все банки и стаканы были выстроены в парадном порядке. На стене висела фотография хозяина квартиры в военной форме. Мы немного поболтали. Он казался спокойным, даже застенчивым. Говорил он мало. Все вопросы личного порядка он отвергал. На самом деле, с ним было нелегко разговаривать. Я привыкла к людям, которые смеялись намного больше, рассказывали анекдоты и забавные вещи, но он был не такой. Он был очень серьезным и спокойным. Не задавал вопросов. Вопросы задавала я, потому что Джерри только что написал «Над пропастью во ржи». И многие его рассказы были опубликованы в New Yorker . Я была знакома с его творчеством и хотела расспросить его о его работе. Мы пообедали поблизости в итальянском ресторанчике, который ему нравился.