Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Думаю, ему нравилось ставить меня на место. В этом было что-то садистское. Он был очень похож на Рэймонда Форда, персонажа его рассказа «Опрокинутый лес». Это было властью не сексуальной, а духовной. Чувствовалось, что он обладает властью, достаточной для того, чтобы лишить другого человека свободы. Это было скорее духовным риском другого человека, нежели его достоинством.

Пол Александер: Той осенью [1951 года] Сэлинджер начал подумывать о том, чтобы уехать из Нью-Йорка. Он устал от жизни в большом городе и мечтал о спокойном одиночестве. Он полагал, что его можно было бы обрести в сельской местности. Кроме того, ему не нравилось внимание, которое проявляли к нему как к автору «Над пропастью во ржи» и от которого он хотел себя изолировать [334].

Дж. Д. Сэлинджер(письмо Гарольду Россу, 6 октября 1951 года):

Дорогой м-р Росс,

прежде всего сообщаю, что, боюсь, не смогу воспользоваться вашим приглашением и увидеться с вами… Я очень издерган для того, чтобы навещать кого-либо… Валяюсь в постели с приступом опоясывающего лишая [335].

Джеймс Лундквист: Уехав в Европу, Сэлинджер отчасти убежал от публичности, обрушившейся на него после успеха его романа, который был опубликован в 1951 году. На следующий год он поехал в Мексику [336].

Тони Билл: Не думаю, что дело тут в чем-то более сложном, чем в ранней славе и успехе. Мне хочется думать, что Сэлинджер быстро определил так, как Холден определял, кто фальшивка, что слава – худшее, что может случиться с человеком. Это своего рода промывание мозгов, переносить которое очень, очень неприятно. Невозможно жить нормальной жизнью. Если человек знаменит, ему отказано в нормальной жизни. Я счел бы невозможность пройтись по улице или зайти в ресторан и остаться не узнанным настоящим проклятием. Это страшное бремя, и нести его тяжело. И слава изменяет людей почти так же верно, как меняет их промывание мозгов.

Джон Апдайк: Известность – это маска, которая прирастает к лицу. Как только человек понимает, что является величиной, на которую смотрят и к которой прислушиваются с особым интересом, он перестает прилагать усилия, в приступе оживления становится слеп и глух. Человек может или наблюдать, или быть объектом наблюдения [337].

Эдвард Нортон: Возможно, он постарался освободиться для того, чтобы воспринимать мир правильнее, сохранив известную анонимность. Поскольку известность не равна освобождению. Известность и слава – это клетка.

Алекс Кершо: Сэлинджер в молодом возрасте написал произведение, которое моментально (или почти моментально) стало классическим. Сэлинджера славили как величайшего писателя его поколения. А он повернулся и сказал: «Знаете, что? Это все ерунда. Жизнь к этому не сводится».

А. Э. Хотчнер: Полагаю, что из Нью-Йорка его, в какой-то мере, смыло волной восхищения.

Сэнфорд Голдстейн: Это соответствовало дзэн. Не думай об аплодисментах. Не думай о собственной персоне. Не думай о славе. Не думай о деньгах. Сосредоточься на писании, писании для себя.

Джон Гуар: Могу представить человека, который говорит: я просто хочу жить своей жизнью, написать как можно больше, а не обманываться чрезмерными похвалами и не подвергаться жестокому препарированию. Или просто сказавшего: «Дайте мне жить жизнью писателя в славном маленьком городке в Нью-Гэмпшире, и я буду наезжать в Нью-Йорк повидаться с друзьями, когда захочу». Ясно, что жизнь знаменитого писателя не доставляла ему ни малейшего удовольствия. Сэлинджер видел, что сделала слава с Хемингуэем. Из-за низкопоклонства перед ним и из-за своей потребности жить в свете прожекторов он мог написать книгу вроде «За рекой в тени деревьев», которая была пародией на него же самого, потому что Хемингуэй был окружен людьми, которые говорили: «Да, да, да».

Арам Сароян: Прошедшему войну Сэлинджеру пришлось взять порог огромной славы. У него уже был нервный срыв, и он, вероятно, в какой-то степени страдал посттравматическим стрессом. Сэлинджер стал очень, очень знаменит, так, как в свои лучшие дни были знамениты Хемингуэей и Фицджеральд. И, возможно, что в этот самый момент он решил спешно отступить. Понимаете, он мог сказать себе: «Мне нужно что-то другое. Мне нужен мир, мне нужен покой. Мне надо из всего этого выбраться. Довольно».

Пол Александер: Когда читаешь «Над пропастью во ржи», просто понимаешь, что когда-нибудь, каким-то образом Сэлинджер собирается закончить свою жизнь в месте, которое он считает местом своего уединения. И Корниш в Нью-Гэмпшире был для него как раз таким местом.