Лилли Маркоу - Сталин. Личная жизнь

Они проехали так до Сокольников, а оттуда – до станции «Смоленская». Автомобили их там не ждали: машины отправили в Сокольники. Сталин, почувствовав во время пребывания среди обычных людей в метро, какой популярностью он пользуется, уверовал в то, что народу нужен царь (с которым он окончательно решил себя ассоциировать), и захотел продлить удовольствие от упоения народной любовью. Несмотря на моросивший дождь и лужи, Сталин и его спутники прошлись по Арбату пешком. Непогода как бы подчеркивала спонтанный характер прогулки. Затем – минут через десять-двенадцать – прибыли их автомобили. Но Сталину пока еще не хотелось возвращаться. Он отправил женщин и детей домой и продолжил свою прогулку без них. Затем он наконец-таки сел в служебный автомобиль и поехал прямиком на дачу. Женщины и дети, вернувшись в квартиру в Кремле, все никак не могли прийти в себя после пережитого волнения. Светлана и Василий плакали, а женщинам пришлось выпить валерьянки [285].

Когда Сталин находился в кругу своей семьи, он часто вспоминал о Наде и о совершенном ею самоубийстве, доставившем ему столько душевных страданий. «Она меня искалечила», – говорил он своим домочадцам, в который раз задаваясь вопросом, почему же она так поступила. «Как же это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться?» Этот вопрос терзал и ближайшее окружение Сталина. «Как она могла оставить детей?» – спрашивали себя взрослые. «Что дети? Они ее забыли через несколько дней. А меня она искалечила на всю жизнь. Выпьем за Надю!» [286]– говорил им Сталин. Евгения пыталась утешить его и заставить его понять, что Надя была больна: она страдала от приступов тоски и головных болей. «Я не знал […], что она постоянно принимала кофеин, чтоб подбадривать себя», – сетовал Сталин, снова и снова возвращаясь к этой трагедии. Все понимали, в какой нелегкой ситуации он оказался. Эта ситуация усугублялась еще и проблемами, связанными с его детьми, которые – каждый по-своему – выводили его из себя. Он упрекал их за их равнодушное отношение к кончине матери и за черствость (а Васю – еще и за бесконечные неурядицы в школе).

В ноябре 1935 года Яша женился на девушке-еврейке из Одессы – Юлии Исааковне Мельцер. Когда они встретились в первый раз (их свела Анна Аллилуева), она еще была замужем за одним из руководителей ЧК и коллегой Реденса – Николаем Бессарабом. Юлия какое-то время тайно встречалась с Яковом, а затем ушла от Бессараба к нему. Сталин на этот раз вмешиваться не стал [287], а предпочел занять нейтральную позицию. Он очень вежливо принял свою новую невестку в Зубалово, шутил там с ней и даже провозгласил за столом тост в ее честь. А еще он выделил им квартиру за пределами кремлевских стен, недалеко от Садового кольца. В 1938 году, когда Юлия уже была беременна Галиной, она переехала вместе с мужем в четырехкомнатную квартиру, находившуюся на улице Грановского [288].

В 1935 году Сталин произнес свои знаменитые слова: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится» [289]. Эти слова нашли отклик во многих семьях. Условия жизни и в самом деле улучшились: карточная система была отменена, цены – снижены. Стахановцы перевыполняли план и увеличивали производительность труда. Популярность Советской власти в народе была высока, а авторитет Сталина достиг своего зенита. Сталин, тем не менее, продолжал управлять страной при помощи террора, будучи убежденным в том, что добиться нужного ему политического и экономического результата можно только при помощи дозированной смеси страха и восхищения, репрессий и героизма, благосостояния (еще относительно не очень высокого) и неопределенности. На Сталина – как и на многих старых большевиков (в том числе и тех, которые стали его жертвами) – оказали большое влияние и его дореволюционная жизнь, и пребывание в подполье, и долгая Гражданская война, и коллективизация, ставшая своего рода второй Гражданской войной. Этим людям было очень трудно переключиться с военных методов управления страной на мирные. Кроме того, появились новые опасности: в Германии пришел к власти Гитлер, а в Испании началась гражданская война, предвещавшая крупномасштабную вооруженную борьбу с фашизмом [290]. Многим в СССР начала мерещиться «пятая колонна».

Страна, партия и – затем – соратники и ближайшее окружение неотвратимо скатились до такого уровня террора, при котором он коснулся уже и самих этих соратников и самого этого ближайшего окружения, причем родственники Сталина зачастую этого не осознавали – главным образом из-за того, что лично Сталин внешне относился к ним очень доброжелательно. Убийство Кирова оставило в его душе незаживающие раны. Оно стало для Сталина подтверждением обоснованности его подозрений. Оппозиция, направленная против него лично, продолжала существовать, не имея, однако, возможности принять какие-либо конкретные формы. Зиновьев, Каменев, Бухарин и все те, кто находился в оппозиции к Сталину в 1920-е годы, сохраняли враждебность по отношению к нему, хотя и старались внешне этого не показывать (тем более что некоторые из них по-прежнему занимали ответственные посты в партии). «Вряд ли эти люди были шпионами, но […] в решающий момент на них надежды не было» [291], – сказал Молотов в 1970 году, вспоминая события той эпохи.