Лилли Маркоу - Сталин. Личная жизнь

Поэтому вплоть до 8 марта 1917 года Сталин находился под неусыпным надзором полиции.

В июле 1913 года его отправили под конвоем на поезде в Красноярск. Затем он добрался на судне вниз по Енисею до села Монастырское. Оттуда его доставили в очень удаленный пункт, назначенный ему в качестве места ссылки, – деревню Костино, находившуюся в огромном малозаселенном районе центральной Сибири. Жизнь там была очень суровой, и убежать оттуда было почти невозможно. В тех нескольких письмах, которые Сталин отправил из этого Богом забытого места, чувствуется охватившее его там отчаяние. Будучи больным и испытывая нужду практически во всем, он буквально взывал о помощи к тем, кто тем или иным способом мог ему помочь. Самый первый из таких призывов содержался в зашифрованном послании, адресованном Григорию Радомысльскому – т. е. Зиновьеву – и переданном при помощи некой Анны Абрамовны Розенкранц, жительницы Киева, которая, в свою очередь, должна была вручить его Эсфири Финкельштейн (эти две женщины, по-видимому, были для него своего рода почтовыми ящиками): «Я, как видите, в Туруханске. Получили ли письмо с дороги? Я болен. Надо поправляться. Пришлите денег. Если моя помощь нужна, напишите, приеду немедля. Пришлите книжки…» [91]В этом в основном и состояли просьбы, с которыми он обращался к своим товарищам в течение четырех лет пребывания в ссылке. Его здоровье в течение этого периода его жизни постоянно ухудшалось. Для него – южанина – жизнь в Сибири стала очень суровым физическим испытанием. Некоторые из тех, кто находился рядом с ним, не выдержали – как, например, Спандарян, который скончался от туберкулеза. Те, кто оказался крепким физически, не выдерживали психической нагрузки: они или впадали в депрессию, или кончали жизнь самоубийством (если только им не удавалось, как Свердлову, вызвать к себе в место отбывания ссылки свою семью – жену и детей). Сталин, являясь узником своего высокомерного и грубого характера, был одиноким и бедным. Все – одежда, дрова, пища – было ему не по карману. Те, кто угодил в ссылку по приговору суда – а это был именно его случай, – были в материальном плане предоставлены самим себе и не получали от властей никакого денежного пособия [92].

Уже почти достигнув возраста тридцати пяти лет и проведя почти всю свою молодость в тюрьмах и ссылках, Сталин еще больше замкнулся в себе. Поскольку теперь он был изолирован от партии и лишен возможности заниматься революционной деятельностью, ему не оставалось ничего другого, кроме как пытаться адаптироваться к беспросветной нищете и к пребыванию в сибирской глуши. Он испытывал постоянную нужду не только в деньгах – он нуждался в самообразовании, в чтении книг, изучении иностранных языков и в том, чтобы доработать свою статью о национальном вопросе, написанную еще в Вене. Десятого ноября он написал своим товарищам: «Наконец-то получил ваше письмо. Думал было, что совсем забыли раба Божьего, – нет, оказывается, помните еще. Как живу? Чем занимаюсь? Живу неважно. Почти ничем не занимаюсь. Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьезных книг? Что касается национального вопроса, не только “научных трудов” по этому вопросу не имею […], но даже выходящих в Москве паршивых “Национальных проблем” не могу выписать за недостатком денег. Вопросов и тем много в голове, а материала – ни зги». Он, тем не менее, отослал свою рукопись Сергею Аллилуеву, чтобы тот переправил ее Ленину [93].

Нехватка денег была его главной проблемой, и он постоянно и без какого-либо стеснения заявлял о ней. «Спрашиваете о моих финансовых делах. Могу вам сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь. А почему вы об этом спрашиваете? Не завелись ли случайно у вас денежки и не думаете ли поделиться ими со мной? Что же, валяйте! Клянусь собакой, это было бы как нельзя более кстати» [94].

Он написал письмо и Малиновскому, даже и не подозревая, что именно благодаря ему угодил в ссылку. Ситуация, в которой он оказался, была, видимо, отчаянной, раз уж он решил обратиться за помощью к человеку, который никак не относился к числу его близких знакомых и которого он знал не очень хорошо. Однако Малиновский был депутатом, а потому имел возможность ему помочь. Сейчас Сталину было уже не до гордости и не до того, чтобы пытаться казаться сильным человеком. «Здравствуй, друг. Неловко как-то писать тебе, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами (37 градусов холода), общее состояние болезненное, нет запасов ни хлеба, ни сахару, ни мяса, ни керосина (все деньги ушли на очередные расходы и на одеяние с обувью). А без запасов здесь все дорого: хлеб ржаной 4 коп. фунт, керосин 15 коп., мясо 18 коп., сахар 25 коп. Нужно молоко, нужны дрова, но… деньги, нет денег, друг. Я не знаю, как проведу зиму в таком состоянии… У меня нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться, и я обращаюсь к тебе, да не только к тебе – и к Петровскому, и к Бадаеву. Моя просьба состоит в том, что если у социал-демократической фракции до сих пор остается “Фонд репрессированных”, пусть она, фракция, или лучше бюро фракции выдаст мне единственную помощь хотя бы рублей в 60. Передай мою просьбу Чхеидзе и скажи, что и его также прошу принять близко к сердцу мою просьбу, прошу его не только как земляка, но главным образом как председателя фракции. Если же нет больше такого фонда, то, может быть, вы все сообща выдумаете что-нибудь подходящее. Понимаю, что вам всем, а тебе особенно – некогда, нет времени, но, черт меня подери, не к кому больше обращаться. А околеть здесь, не написав даже одного письма тебе, – не хочется. Дело это надо устроить сегодня же, и деньги переслать по телеграфу. Потому что ждать дальше – значит голодать, а я и так истощен и болен. Мой адрес знаешь: Туруханский край Енисейской губернии, деревня Костино. Иосиф Джугашвили». В постскриптуме Сталин добавил, что, несмотря на отчаянное положение, в котором оказался, он продолжает размышлять и хочет работать над национальным вопросом: «Мне пишет Зиновьев, что статьи мои по “национальному вопросу” выйдут отдельной брошюрой, ты ничего не знаешь об этом? Дело в том, что если это верно, то следовало бы добавить к статьям одну главу (это я мог бы сделать за несколько дней, если только дадите знать), а затем надеюсь (вправе надеяться), что будет гонорар (в этом злосчастном крае, где нет ничего, кроме рыбы, деньги нужны как воздух). Я надеюсь, что ты в случае чего постоишь за меня и выхлопочешь гонорар… Ну-с, жду от тебя просимого и крепко жму руку, целую, черт меня дери… Твой Иосиф» [95].