Жизнь в наше время глобальных коммуникаций мгновенна, и мы преимущественно всегда находимся в онлайн-состоянии. Это разрушает старое, более сдержанное чувство темпа. Компьютеры когда-то включались в девять и отключались от работы в пять – так же, как и их пользователи. Но цифровая активность в настоящее время является непрерывной. Сети находятся в рабочем состоянии все время. Это их свойство. Наши машины – тракторы, поезда и автомобили – раньше как эхо копировали наш темп жизни. Теперь мы являемся их эхом. Мы хотим, чтобы они были быстрыми, мгновенными.
Было, безусловно, верно, что Стюарт Брэнд подчеркивал в своем манифесте, что Часы Продолжительного Настоящего были задуманы как напоминание, как своего рода постоянный символ того, что мы все лишь мгновение в бесконечном континууме. И мы действительно способны думать в слишком коротком измерении. Но часы – как я начал подозревать, размышляя о них, – имели и другое предназначение. Десять тысяч лет отмеренного для них времени было попыткой утолить зуд, беспокоивший этих пионеров киберпространства. Это могло даже быть и ощущением вины. В конце концов, было нечто, что они разрушили в мировых скоростных коммуникациях – может быть, случайно, но, так или иначе, это стало необратимым. Если крупнейшие промышленные титаны в течение нескольких сотен лет преодолели расстояния, опутав мир торговыми сетями, то люди, мужчины и женщины, вооружившись Часами, разрушали представление о том, что для всей человеческой истории было, казалось, единственно надежной, безопасной и унылой константой нашего состояния: время. На протяжении большей части истории расстояние и время рассматривались нами как факты, как силы, которые невозможно одолеть, или скорректировать, или противостоять им. Время, безусловно, было квинтэссенцией, трагически не подлежащим обсуждению условием жизни. Сторонники Часов проявляли себя во всем: в повседневной работе, в деле постижения, корректировки, борьбы и даже разрушения времени. Они создавали что-то, на что, может, когда-то потребовались бы годы, сегодня могло случиться в мгновение.
Проект Продолжительного Настоящего был подобен одному из тех тщательно изолированных арктических морозильных камер, в которые были помещены и заморожены образцы эфирных зерен, ДНК волос Бетховена и мозга Эйнштейна на тот возможный день, когда, не дай бог, наши основные ресурсы или значимая часть человечества будут уничтожены случайно или в результате катастрофы.
Замурованные в горную породу, рассчитанные на тысячи лет, Часы являются хранилищем времени. Это музей обороны, построенный на тот случай, когда наконец быстродействующие глобальные сети истребят все системы управления и уничтожат то старое, эфирное чувство времени. Производители Часов осознавали, я полагаю, что они уничтожили особое чувство темпа посредством мгновенного обмена данными в коммуникативных сетях. Они стремились, осознавая чувство собственной вины, к созданию нового устройства, тщательно оберегаемого от самой революции, которую они вызвали своими деяниями и технической одержимостью. Эта жажда скоростей иного порядка позволила сколотить им состояние. Их революция (и ее IPO), если смотреть правде в лицо, и оплатила Часы. А надежда на «мир сверхскоростей» вдохновила их мечты. Основателя и главу Amazon и Cadabra – Джеффа Безоса охватило именно это желание размахивания дирижерской палочкой и концентрации всего, что вы могли бы только пожелать, в одно мгновение ока. Слоган «Все, о чем вы не ведали, теперь перед вами!» – явил вам то, что вы хотите или в чем нуждаетесь, и стал нашим новым, ожидаемым вами быстродействием. Они последовательно уничтожали прежнее понятие времени. Это, в конце концов, стало именно тем, для чего сети были созданы.
Отец Дэнни Хиллиса был эпидемиологом. Его мать была биостатистом. Его детство находилось в полной зависимости от перемещений семьи, связанных с возникновением инфекций.
– Где бы в мире ни была эпидемия, мы туда ехали, – вспоминает он.
По мере того, как семья металась из Дели в Каир, в Дакку, в Найроби, гоняясь от одной эпидемии к другой, Дэнни развивал энергетический автодидактизм. Он накапливал знания от своих родителей, из улиц вокруг него, от его новых друзей, в любом месте. В библиотеке в Калькутте, например, однажды он нашел копию книги Джорджа Буля 1854 года « Про исследование законов мышления» . Буль описывал символическую логику на страницах своей книги, и, хотя его инстинкты были связаны с веком пара и машин, его видение до сих пор имеет свои отголоски в современном компьютерном дизайне. «Язык, – писал Буль, – является инструментом человеческого разума, а не просто средством для выражения мысли».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу