Джошуа Купер Рамо - Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости - как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

Уже сейчас можно увидеть, что энергетическое наполнение сетей создает целые новые образования. Появляются новые бизнесы, случаются новые прорывы, образуются новые горячие точки. И это также создает новое яркое пространство, в котором образование, медицина, безопасность эффективно выстроены благодаря новому социальному дизайну. Некоторые из этих структур невообразимы нам сейчас так же, как египетскому рабу никогда не могла прийти в голову урна для голосований. Возможности, которые нам предоставляются, в частности, для радикального и широкомасштабного преображения, пока что подвержены риску забвения, поскольку сейчас просто-напросто трудно их представить, как, например, трудно было представить поисковик в 1985 году. Когда мы говорим, что наша эпоха революционна, то мы вовсе не имеем в виду, что это благодаря возможности смотреть видео на телефоне. Это и благодаря тому, почему мы можем смотреть видео на телефоне, и благодаря тому, что это означает для старых, уже начавших паниковать, структур. Но для выработки картины власти не помешает рассказать о самом феномене власти, а также о том, как она менялась в истории.

До начала Просвещения и Промышленной революции политическая и экономическая власть была в высочайшей степени сконцентрированной. Несколько королей и феодалов контролировали большую часть производства. Священники определяли, кто, как и когда может обращаться к Богу. В сфере финансов доминировало несколько семей, большая часть которых работала в тайных учетных заведениях ранних банковских столиц, таких как Амстердам, Генуя и Лион. Мировое знание – наука, история и даже география – держалось в строгой тайне и было недоступным. За стенами монастырей и в университетских аудиториях цель защиты (и редактирования) мирового знания явно шла вразрез с каким бы то ни было стремлением к новым идеям. В те времена предприимчивое или беспринципное меньшинство определяло экономическую, политическую и интеллектуальную жизнь большинства. Власть можно было бы изобразить сосредоточенной в руках немногочисленной, но преуспевающей элиты.

Временами появлялись трещины. Одна из самых ранних в то же время была одной из самых серьезных: схизма, расколовшая католическую церковь. Во-первых, это была работа молодого немецкого теолога начала XVI века по имени Мартин Лютер. Лютер был человеком, чье мировоззрение, как он неоднократно отмечал на закате жизни, было сформировано одним лишь предложением из Послания к Римлянам, 1:17: «В нем открывается правда Божия от веры в веру, ибо писано: праведный верою жив будет». Послание Римлянам – письмо апостола Павла непокорным и духовно чахнущим римским евреям. Его послание было настолько простым и лаконичным, насколько это возможно: передача и восприятие веры требуют единственно наличия самой веры, не больше. Послание Римлянам учит, что веры в Бога вполне достаточно, чтобы обрести все блага небесные – Божье благословение, вечную жизнь, прощение.

Доступ к этим благам во времена Лютера, однако же, был непрост. Духовный контроль, среди прочего, стал прибыльным бизнесом. Роскошь католической церкви, ее умопомрачительных соборов и одеяний, обеспечивалась возмутительной практикой продажи пропусков в рай в форме индульгенций. Этот беспредел во имя Господа не соответствовал чистой личной вере, передающейся от человека к человеку, которую проповедовал Лютер. Когда он увидел прихожан церквей, которыми управляли священники, без зазрения совести обменивающие индульгенции на деньги, он осознал странное, запущенное лицемерие, царившее в церковной среде. Его возмущение хлынуло через край летом 1517 года, когда он выразил претензии к церкви в виде «95 тезисов», которые он прибил к двери одной местной церкви 31 октября. В 5-м тезисе он написал: «Не важно, сколько вы заплатите папе, он все равно не может повлиять на то, что с вами станет после смерти». А в 65-м тезисе: «Индульгенции – сети, которыми ловят ваше богатство».

При том, что Лютер хотел восстановить чувство личной веры в духе святого Павла, он также намеревался завязать тяжкий спор о власти. Лютер настаивал на том, что наши отношения с Богом – это отношения наши, и не чьи-либо еще. Это не то, о чем можно договориться, и уж точно не то, чем можно торговать. Это не требует роскошных одеяний и соборов или золотых скипетров. Для Лютера первое осознание близости Бога явилось предвестием глубокого духовного кризиса. Оно перечеркнуло все, что он знал о власти. В свои дальнейшие годы он вспоминал об одном моменте 1508 года, когда во время изучения трудов Аврелия Августина он почувствовал возможность непосредственной связи с Богом. «Когда я произнес слова: «О милостливый отец!» – писал он, – мысль о том, что я могу говорить с Богом без посредника, привела меня в несказанный ужас и обратила в трепет». Кто он такой, Мартин Лютер, чтобы говорить напрямую с Богом? С тех пор опыт Лютера с Богом, его заключение о том, что сила проходит через личную веру от человека к человеку, а не через веру в деньги, из денег – в церкви, а из церквей – обратно в веру, – заключение это явилось воплощением еретического взгляда на силу: Откровение доступно и без посредника.