Джошуа Купер Рамо - Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости - как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

Затем в Сиди-Бузид, тихий тунисский городок вдали от всех этих шаек, попадает искорка. Местный лавочник поджег себя. Полиция (хуже – женщина-полицейский) изъяла у него весы и фрукты, а затем мотала его по различным инстанциям по той лишь причине, что он беден и ничего не может с этим сделать. Декабрь 2010 года. В считаные часы протесты охватывают Сиди-Бузид. Они распространяются до Туниса. Затем – до Триполи. Затем – до Дамаска. Вы видите, как гнев, передающийся по некогда невидимым технологическим линиям видео и текста, подрывает стабильность в Северной Африке. В последующие два года лидеры лишаются власти в Египте, Тунисе, Ливии и Йемене. Их имена, вместо того чтобы быть символами стабильности, в мгновение ока стали олицетворять несправедливость. Другие страны – Сирия, Алжир, Судан, Бахрейн – засасывает в черную дыру гражданского насилия. Некоторые ошибочно видят в этом демократическую революцию. Со временем, однако, становится понятно, что это если и похоже на нее, то очень отдаленно. Нечто куда более сложное проглядывает из мглы насилия. Новые почти что виртуальные группы формируются также и в вакууме власти – смертоносные версии объединенного протеста. Зародилась новая форма политической энергии – метод объединения людей и идей и легкая в обращении разрушительная сила в одном флаконе. Действует она одинаково как среди маньяков-фундаменталистов, так и среди оптимистической молодежи. Демократическая революция? Нет. Просто революция? Да, определенно.

Несколькими годами позже, когда вас сместили или вы оказались в бегах, после того, как ваша страна пережила переворот, а вас навестил благонамеренный американский дипломат, увещающий вас тихо осесть в Саудовской Аравии, испанский философ Мануэль Кастельс назовет болезнь, свалившую вас. Возможно, Кастельс не вполне подходит для постановления диагноза политического заболевания, охватившего такую большую часть мира начиная с 2008 года. Одевается этот невысокий, шустрый человек с растрепанной шапкой седых волос так, словно работает в какой-нибудь конторе бухгалтером, а благодаря раскатистому испанскому акценту его речь отдает романтикой. Такая комбинация качеств идеально вкладывает в его уста слово «револууция». Кастельс провел десятилетия, самоотверженно трудясь в изучении сетей, занимаясь с таким усердием, с каким, например, антрополог документирует далекое неизученное племя. В конце 1990-х годов его исследование определило рамки мира, в котором мы обитаем: стремительно меняющийся, испещренный коммуникациями и технологиями и необычным образом связанный. «Сетевое общество, – рассуждал он, – это качественное изменение в жизни человечества как такового».

Мало-помалу Кастельса стало интересовать, как это изменение влияет на политику. Выступая в Гарварде весной 2014-го, он представил публике то, что он изучил за последние 10 лет, – и особенно о периоде после 2008 года, когда большую часть времени он проводил, разъезжая по эпицентрам вспышек недовольства. «Мы свидетели рождения новой формы общественного движения», – сказал он слушателям. Информационные технологии создавали массивные и быстрые социальные волны. Такие движения молниеносно переходили из невидимого состояния в неукротимое. Они требовали политических изменений, экономической справедливости или – хотя и странно видеть такое от столь высокотехнологических инициатив – отката к дотехнологическому состоянию. В большинстве этих стран старые организации мало интересовали новое поколение протестующих. Политические партии прогнили. Сфера медиа была в полной власти государства и контролировалась миллиардерами. Поколению, которое привыкло к моментальному проявлению и употреблению информационного воздействия, замедленное течение жизни в сломанных структурах казалось нетерпимым.

В любом случае была одна дополнительная опция. Twitter, Facebook и YouTube ясно дали им это понять. Так, в десятках городов вспыхнули несанкционированные и неконтролируемые восстания. Коллективную деятельность движений последних нескольких сотен лет – от взятия Бастилии до восстаний рабочих – сменила связующая деятельность. Незнакомые люди с разными жизнями и устремлениями связывались между собой через высокоскоростные биты ярости. Вероятно, это можно было предвидеть, ибо это было отражением быстрорастущего динамизма самого кризиса 2008 года. Как заметил служащий центрального банка Великобритании экономист Энди Холдейн, мир никогда прежде не проходил через настоящий глобальный экономический кризис, в котором каждая страна на планете, связанная с остальными посредством сетей финансов и технологий (и страха), кубарем повалилась вниз по наклонной в одну и ту же наносекунду. Всего лишь за один трехмесячный промежуток времени основные составляющие глобальной экономики сократились на 5 %.