Майкл Финкель - Я ем тишину ложками

Если сойти с наезженной колеи в лес, то сразу попадаешь в непроходимые дебри, да еще и туман от земли поднимается такой, что мгновенно запотевают очки. Лес Криса Найта представлял собой заросли старых спутанных деревьев разного вида, над которыми, словно два небоскреба, возвышались две гигантские канадские ели, а под ногами стелились папоротники и изредка сверкали красными шляпками грибы. Тут и там были разбросаны огромные валуны, некоторые размером с машину – дары последнего ледникового периода. Покрытые мхами и лишайниками, они и были объяснением неуловимости отшельника. Во время вылазок ему нужно было за что-то держаться, и камни подходили идеально – ни следов, ни звуков, – тогда как ветки и сучья трещали, будто автомобильная сигнализация.

В Соединенных Штатах очень много мест, помимо Центрального Мэна, где мог бы жить отшельник вроде Найта. Однако мэнские леса идеально густые – в отличие от западной части страны и Аляски, где гораздо больше открытых пространств. Да и плотность населения там идеальная – не большая и не маленькая. Соответственно, становится сложнее вычислить вора, если такой вдруг сюда забредет. К тому же люди в Мэне живут по принципу «каждый сам по себе», так что если и заметят чужака, то, скорее всего, просто проигнорируют. Один из владельцев домиков у Северного пруда родом из Техаса – штата, известного своей нетерпимостью к подобным вещам. Он сказал, что там история Найта просто не могла бы произойти.

Письменные инструкции от проводника-разнорабочего были загадочны: «Поднимайтесь на холм так, чтобы послеполуденное солнце светило вам в лицо». Ладно, но здесь оказалось с десяток маленьких холмов, да и двигаться по прямой линии было невозможно из-за валунов. Никаких тебе тропинок, лишь стаи комаров, ядовитый плющ и колючки. Сосновые иголки липли к потной коже, и, чтобы хоть как-то защититься от гнуса, пришлось опустить рукава. Дальше вытянутой руки невозможно было ничего разглядеть. Наметилась клаустрофобия и дезориентация. Местные называли эту часть леса, где терялись охотники и не таял снег, «Джерси» – в честь одноименной немощеной дороги, прорезавшей ее насквозь.

Я впервые заблудился в лесу так скоро. В итоге я сдался, добрел обратно до колеи и присел на камень передохнуть и выпить воды. Вторая попытка покорить Джерси была немногим успешнее. Затем я попытался прикинуть свое положение относительно солнца – а было уже и вправду далеко за полдень – и вновь отправился бродить в этот бурелом. Третий заход выдался еще хуже. Мох, покрывавший валуны, был сырым и скользким как лед – нога моя соскользнула, а рюкзак, набитый едой и походным снаряжением, лишь придал ускорения моему падению. Упал я лицом вперед – ударился лбом о камень так сильно, что тут же вскочила шишка. Один ботинок порвался – они явно не годились для таких прогулок. А Найт ходил здесь постоянно. Бесшумно. Без травм. Как это вообще возможно?

Днем ранее, в офисе в казармах Скохеган я слушал рассказ сержанта Хьюза, в своей зеленой егерской форме и армейских ботинках выглядевшего как картинка, о том, как они шли по лесу вслед за Найтом. Большую часть своего времени, рабочего и свободного, Хьюз проводил в лесах Мэна. Он охотился на ондатр и лис, зарабатывая несколько лишних долларов продажей их шкур. Во время поисков пропавших людей он был способен читать лес, как открытую книгу, будто ясновидец. Никому не удавалось пройти по лесу у Северного пруда так, чтобы Хьюз этого не узнал. Все оставляют следы. За одним-единственным исключением.

Когда Хьюз рассказывал об их прогулке с Найтом, его взгляд туманился. Человек закона, не привыкший использовать красивые обороты, он шел за преступником, только что обвиненном в тысяче ограблений, и восхищался им.

«Я никогда не испытывал ничего подобного», – сказал он. На его глазах рождалось искусство. – Каждый шаг, каждое движение были просчитаны. Было видно, что он делал одни и те же шаги год за годом, десятилетие за десятилетием». Хьюз вспоминал, что Найт всю дорогу находился в каком-то особом состоянии – «словно в трансе». Он даже не реагировал, когда Хьюз задавал ему вопросы. «И я просто оставил его в покое. Этот парень никогда бы не ступил там, где мог остаться след. Он не сломал ни единой веточки, не помял папоротника, не сбил шляпки гриба. Он обошел все места, где лежал снег. Даже если бы мне очень хотелось, я не смог бы идти за ним шаг в шаг. Я был в шоке. Завяжи ему глаза, он прошел бы тот же самый путь, ни разу не оступившись. Движется как кот».