Питер Акройд - Чосер

Уже не раз высказывалась мысль о некоторой пассивности, инертности творческого воображения поэта, которое всегда подхлестывалось уже имевшимся литературным источником. Вообще он был скромен и даже уклончив в мировоззренческих оценках; очень редко мы можем найти у него определенно высказанные мнения, выражение тех или иных нравственных принципов. Свою жизнь он строил по указке других или же сообразуясь с требованиями долга. Творчество же его также формировали различные мощные влияния, оно развивалось, как реакция на искусство выдающихся мастеров или как усвоение их уроков.

Из других его брошенных вскользь слов мы можем заключить, что лондонскую толпу Чосер ставил не слишком высоко и так отзывался о ней в “Рассказе Студента”:

Все указывает на то, что Чосер неизменно оставался на стороне королевской и городской власти. Да и почему бы ему и не поддерживать эту власть? Благосостояние его, как и известность, росло, он становился богатым и всеми уважаемым горожанином. Девятнадцатого июня, всего через шесть дней после вторжения мятежников, он продал арендатору право владения своим родовым гнездом на Темз-стрит. Возможно, что к отказу от этой собственности его подтолкнула случившаяся незадолго перед тем смерть матери, но, без сомнения, он был рад отделаться от этого дома ввиду происходивших вокруг событий. Повстанцы питали особую ненависть к иностранным купцам, обласканным короной, и податными инспекторами. На следующий же день после вторжения повстанцы осадили церковь Святого Мартина в Винтри, где укрылись тридцать пять фламандцев, и вытащили их из укрытия. Надо помнить, что церковь эта находилась в двух шагах от родного дома Чосера и, возможно, именно в ней поэт был крещен. Купцы и их домочадцы были обезглавлены, а тела их брошены гнить на улице. Говорили, что Уот Тайлер самолично выслеживал одного из фламандских купцов, сэра Ричарда Лайонса, близкого друга и бывшего начальника Чосера. Это яркий пример средневековой жестокости, бушевавшей у самого порога Чосера. И все же в этом отклике на убийство фламандцев, уже нами процитированном, проглядывает удивительная отстраненность. Деньги, вырученные Чосером от продажи родного дома, явились добавкой к другим выгодным сделкам. Всего лишь за три недели до этого он получил фунтов шестнадцать в подарок от благодарного начальства. Ему были выделены деньги казначейства, возвращенные им по долгам, – выплата, которую непременно должен был санкционировать король или королевский совет. К тому же незадолго перед этим ему были выплачены двадцать два фунта в возмещение расходов во Франции, а за год до этого ему вернули израсходованное во время миссии в Милан. Наверное, покажется странным, что всего через два месяца после продажи дома Чосеру понадобились еще “аванс” с его годового жалованья, а также аванс за ноябрь. Не совсем ясно, почему он так нуждался в этих маленьких добавочных суммах. Любители драматических домашних историй вольны предположить, что виной всему были претензии к нему Сесилии Шампейн.

Если, прибыв в лагерь повстанцев, Ричард II доказал свою храбрость, то его бракосочетание с Анной Богемской в 1382 году отметило печатью стабильности то, что становилось теперь полноценным и общепризнанным королевским двором и положило начало эпохе во многих отношениях замечательной и блестящей, хотя и окончившейся вынужденным отречением и убийством самого Ричарда. Правление его прославила и культура, созданная в этот период. Ричард заслужил память потомков за то, что при нем творили не только Чосер, но Ленгленд и Гауэр. То была эпоха блестящей литературы, просвещенная эпоха, сравнимая с елизаветинской конца XVI века, эпоха создания шедевров, подобных “Уилтонскому диптиху”. В это время впервые появились мистерии, замечательные богословские труды Марджери Кемпе и Джулиана Норвичского, что стало предпосылкой “Восточно-английского Возрождения”, проявившегося в иллюстрировании рукописных книг и настенной живописи. Ричард II был преисполнен сознанием величия своего королевского предназначения и воплощал это средствами едва ли не театральными. Он верил, что власть его от Бога, и вдохновлялся этой верой. При дворе его царил ритуал и строго соблюдались церемонии, главным становились не драки и противоборства, а борьба идей, что, в свою очередь, двигало вперед национальное самосознание. Государство крепло и развивалось, и это находило всестороннее выражение как в произведениях драматического искусства, так и в трудах ученых мужей. Никто из средневековых королей не смог бы похвастаться таким оставшимся после них наследием. Тут нельзя не отметить и влияние на королевский двор Милана и Богемии, Генуи и Парижа, Прованса и Павии. Поэзия Чосера стала частью европейской традиции, но не следует забывать о том, сколь многим он был обязан не только поэзии Данте и Петрарки, но и народному языку мистерий. Он находился в самом средостении культуры – национальной и общемировой.