Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин

После этого Сосо поспешил вернуться в Тифлис, где вот-вот могла начаться этническая резня между православными (грузинами и армянами) и мусульманами. Город был парализован забастовками; полиция арестовывала революционеров, а казаки нападали на демонстрантов на Головинском проспекте.

Сталин помог организовать демонстрацию примирения, чтобы предотвратить бойню, и написал прочувствованное воззвание, которое отпечатал и распространил Камо. В нем говорилось, что царское правительство устраивает “погромы евреев, армян”, чтобы “кровью и трупами… укрепить свой презренный трон” – “невинной кровью честных… граждан”, “стонами умирающих… армян и татар”.

Сталин стал во главе демонстрации 13 февраля – чтобы побороться с “дьяволом, сеющим рознь между нами”. Он с гордостью сообщает, что в толпе было распространено 3000 его прокламаций и что “знаменосец, поднятый на руки демонстрантами, произносит ярко-политическую речь” – это, без сомнения, он сам 2 . Но неприязнь между большевиками и меньшевиками теперь стала смертельно опасной.

Аристократ Жордания, лидер меньшевиков, вернулся из ссылки. Его большой авторитет и тонкая прокрестьянская политика завоевали доверие грузин, которые поголовно приняли меньшевизм. Исидор Рамишвили, в Батуме нашептывавший о подозрительном побеге Сталина, здесь, в Тифлисском комитете, открыто объявил его агентом правительства, хотя, судя по всему, не имел никаких доказательств. С одобрения Жордании меньшевики, а затем большевики избрали собственные комитеты 3 .

В апреле Сталин отправился на запад, где вооруженные банды и избранные комитеты контролировали правительство и правосудие, несмотря на то что некоторые крестьяне думали, что Комитет – имя нового царя. В “отдельной республике, куда не могла войти полиция” поджоги и убийства стали обычным делом. Сталин лихорадочно писал статьи и на митингах в Батуме и Кутаисе выступал против меньшевиков. Однажды во время таких дебатов выступление Кобы было особенно запоминающимся – заседание началось в десять вечера и закончилось к рассвету. После чего его, одетого в черное и серое (усы и бороду он сбрил для маскировки), увели в лес, где он прятался до темноты.

Главным врагом Сталина среди меньшевиков был харизматический смутьян Ной Рамишвили, “25 лет, высокий, худой, с улыбкой во взоре и энергическим голосом”. Харитон Шавишвили, меньшевик [76], видел схватку противников, подобную поединку мифических атлетов. Сначала прибыл Рамишвили, за ним “знаменитый Сосо, товарищ Коба, ниже, чем Рамишвили, но такой же худой. Взгляд у него был спокойнее, глубже, а лицо грубее – возможно, из-за оспин. Его поведение, манеры были чисто грузинскими, но в нем было и нечто глубоко оригинальное, что сложно уловить, – одновременно львиное и кошачье. Не таилось ли нечто необыкновенное под его заурядной внешностью?” На Шавишвили произвело впечатление и красноречие – вернее, его отсутствие: “Он не был оратором”, скорее, “мастером притворства”. Он говорил “с легкой улыбкой, неподвижным взглядом… кратко, ясно и очень убедительно”. Даже когда “знаменитый Сосо” уступал меньшевикам в споре (а такое случалось часто), “рабочие целовали его со слезами на глазах” 4 .

Но евреям-меньшевикам, которые злились на этого выскочку и завидовали ему, удавалось пробить ледяное спокойствие Сосо. После одних дебатов он набросился на меньшевиков: “Ленин возмущен, что Бог послал ему таких товарищей, как меньшевики. В самом деле, что это за народ! Мартов, Дан, Аксельрод – жиды обрезанные. <���…> Ни на борьбу с ними не пойдешь, ни на пиру не повеселишься” 5 .

Когда Сталин был в Кутаисе, к нему обратились горняки из Чиатур [77]. Этот город шахтеров был единственным настоящим оплотом большевизма в Грузии. Сталин стремился удержать его и стал часто бывать там. Чиатуры, стоящие под низкими облаками на горах со снежными вершинами и обрывистыми утесами, быстро развивались: крупнейшая марганцевая шахта в России поставляла около 60 % мирового марганца. 3700 шахтеров жили посреди груд руды – пейзаж напоминал лунный; задыхаясь от пыли, они горбатились в забое по восемнадцать часов в день за жалкие гроши. У них не было бань, не было даже домов – они спали в шахтах. “Животные жили лучше, чем чиатурские горняки”, – писал Котэ Цинцадзе, наемный убийца, впоследствии незаменимый в сталинских ограблениях банков 6 .

Жарким летним днем 2000 шахтеров, черные от пыли, как негры из менестрель-шоу [78], слушали сначала меньшевиков, потом Сталина. Шавишвили рассказывал, как Сосо, “прирожденный тактик”, позволил меньшевикам говорить первыми – слушатели быстро заскучали. Когда настала его очередь, он сказал, что не хочет утомлять собравшихся и выступать отказывается. “Тогда рабочие упросили его говорить”, и он выступал всего пятнадцать минут “с ошеломляющей простотой”. Сталин “сохранял поразительное хладнокровие… говорил, словно вел живую, спокойную беседу… казалось, ничего не видел, но все замечал”. Он победил в дебатах. Его простая речь потеснила цветистую риторику других ораторов, которым рабочие не доверяли. Сталин сам понимал, в чем его сила, – он сказал Шавишвили, что выступавший меньшевик был “прекрасным оратором, но большая пушка не нужна, когда нужно стрелять на малое расстояние”.