Самоучка и библиофил Сосо “экспроприировал” книги, которые были взяты в семинарской библиотеке и оставались у него. С него попытались взыскать восемнадцать рублей, а осенью 1900-го – еще пятнадцать, но тогда он уже был в подполье, вне досягаемости семинарского начальства. Церковь так и не получила денег, а Черное Пятно – своих книг [44]. Из Сталина не вышло священника, но семинария дала ему классическое образование и оказала на него громадное влияние. Черное Пятно добился того, что Сталин превратился в марксиста-атеиста, и обучил его приемам репрессий – “слежке, шпионажу, залезанию в душу, издевательству” (как говорил сам Сталин). Эти приемы он воссоздаст в советском полицейском государстве.
Сталина всю жизнь занимали священники, и, когда он встречался с другими семинаристами или с детьми духовенства, он часто подробно их расспрашивал. “Главное, чему попы научить могут, – это понимать людей”, – говорил он. Сталин всегда прибегал к катехистическому, “вопросо-ответному” языку религии. Его большевизм подражал христианству, здесь были свои культы, святые и иконы. Когда в 1929 году Сталина славили как вождя, он, кощунствуя, написал: “Ваши поздравления и приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию”.
Еще одним забавным следствием семинарского прошлого было впечатление, которое оно производило на иностранцев. Например, Франклин Рузвельт, очарованный Сталиным на Тегеранской конференции в 1943 году, был, как записал его секретарь, “заинтригован тем, что Сталин готовился к пути священника”.
Прежний Бог по-прежнему обитал в его атеистическом сознании. На одной из встреч во время Второй мировой войны он простил Уинстону Черчиллю его антибольшевизм: “Все это относится к прошлому, а прошлое принадлежит Богу”. Американскому послу Авереллу Гарриману он говорил: “Прощать может только Бог”. Некоторые его друзья, например Капанадзе, стали священниками, но Сталин поддерживал с ними теплые отношения. Вместе со своими приближенными он пел на пьяных большевистских застольях церковные гимны. Он смешивал православие и марксизм в полушутке: “Не ошибаются только святые. Господа Бога можно обвинить в том, что… много нищих, обиженных…” [45]Впрочем, действия Сталина всегда красноречивее слов: диктатор безжалостно преследовал церковь, убивал и ссылал священников – до 1943 года, когда он восстановил патриаршество, но только в качестве военной необходимости, чтобы поставить себе на службу старый русский патриотизм [46].
Может быть, свой подлинный взгляд на Бога он обнаружил, посылая после Второй мировой войны в подарок рыбу своему протеже Алексею Косыгину (при Брежневе он станет председателем Совета министров): “Товарищ Косыгин! Посылаются вам дары от Господа Бога, я исполнитель его воли. <���…> Сталин”. Будучи в каком-то смысле верховным жрецом истории, тифлисский семинарист действительно думал о себе как об исполнителе воли Бога 5 .
“Изменило ли это что-то в характере Сталина? – не раз размышлял Франклин Рузвельт. – Не объясняет ли это его способность к состраданию, которую мы все ощущаем?” Возможно, именно “священство” научило Сталина, “как должен вести себя джентльмен-христианин”.
Между тем этот христианский джентльмен ушел далеко от христианства. Даже умеренные благородные социалисты, такие как Жордания, теперь раздражали его и Ладо. “Они ведут среди рабочих культурно-просветительскую работу и не воспитывают их революционерами”, – говорил Сосо. Он обличал Жорданию перед друзьями и рассказывал, что набрел на труды замечательного радикала по фамилии Тулин. Это был один из псевдонимов Владимира Ульянова, в будущем Ленина.
“Если бы не Ленин, то я пел бы в церкви, и довольно неплохо, не зря же я семинарист”, – смеялся Сталин в старости. Он рассказывал друзьям об этом далеком революционере. “Я во что бы то ни стало должен увидеть его!” – заявлял он, окончательно решившись посвятить себя марксистской революции. Но у него были и насущные заботы. Кеке “очень рассердилась на него” за то, что он оставил семинарию:
Сосо приходилось несколько дней прятаться в садах в селении Гамбареули, недалеко от Гори, друзья приносили ему туда пищу. Он вернулся в Тифлис, но вскоре поругался с соседями по комнате, которые поддерживали Жорданию. Пришлось съехать. Он сражался с товарищами-семинаристами, затем с соседями, а теперь вступил в конфликт со старшими тифлисскими радикалами. Везде, куда приходил этот грубый, самоуверенный юноша, стоило ждать неприятностей 6 .
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу