Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин

“Шел мягкий пушистый снежок, – пишет Вера Швейцер. – Стоило нам выйти из вагона на платформу, как на нас пахнуло политической и революционной жизнью столицы”. Сталин, член ЦК, вернулся в Петроград. Сбылась мечта его жизни. Но на Николаевском вокзале их никто не встречал. Сосо и Вера в упоении ходили по городу: “Сливаясь с толпой, мы пошли по Невскому”.

Гуляя по бульварам, Сталин мог больше не опасаться ареста, не искать старых знакомых, чтобы его спрятали. Стрельба, бунт, эйфория Февральской революции преобразили столицу: она стала чуть ли не самым свободным городом Европы. По Петрограду разъезжали лимузины – в том числе реквизированные у великих князей “роллс-ройсы” – и бронированные автомобили. Они неистово сигналили. На них катались рабочие, полуодетые девушки и солдаты, размахивая флагами и потрясая оружием. В свежих газетах отражались все возможные политические взгляды, а порнографические листовки рассказывали о безудержной лесбийской похоти поверженной императрицы и о ее оргиях с Распутиным. Пропала ненавистная полиция – фараоны; были разбиты двуглавые орлы, но классовая борьба еще даже не началась. По улицам расхаживали вооруженные рабочие и угрожали пугливым “буржуям”, но в театрах шли спектакли (в Александринском театре – “Маскарад” Лермонтова), а сметливые рестораторы открывали свои заведения в разгар уличных драк.

“Вот улица, идешь, и начинают пропагандировать. Выступаешь, и собирается группа, – вспоминал Молотов. – Впервые свободу в полном смысле получили” [184]. Даже проститутки и воры проводили митинги и избирали советы. Все было шиворот-навыворот: солдаты носили фуражки козырьком назад, одевались в лучшую форму. Женщины щеголяли в касках и галифе. Петроградцев лихорадила внезапная свобода, они почувствовали карнавальную раскрепощенность. “Люди в состоянии эйфории занимались сексом на улицах: от поцелуев и ласк до настоящих сношений”, – пишет Орландо Файджес 1 .

Сталин и Вера направились прямо к источнику власти. “Беседуя с нами, тов. Сталин незаметно подошел к Таврическому дворцу”. Там они встретили Елену Стасову и Молотова. Вечером Сталин, Молотов, Вера Швейцер, Стасова и Русское бюро обсуждали ситуацию. Никто не понимал, что делать раньше.

“Россия была империей”, но “что она такое теперь?” Политическая система, родившаяся в Таврическом дворце, была, по словам думского депутата Василия Шульгина, “не монархией, но и не республикой: государственное образование без названия”. Достопочтенный князь Львов был председателем кабинета, состоявшего из консерваторов и либеральных кадетов (конституционных демократов). В Совет, возглавляемый Чхеидзе, входили меньшевики, большевики и эсеры, и он обладал не меньшей властью, чем правительство. Только Керенский присутствовал и в Совете, и в Правительстве. “На революционной трясине, привычный к этому делу, танцевал один Керенский”. Но на самом деле и ему это не очень удавалось.

Когда царь отрекся, акулы социал-демократии находились за границей: Троцкий и Бухарин – в Нью-Йорке, Ленин и Мартов – в Швейцарии. В Петрограде недоумевавших большевиков возглавляли 33-летний рабочий Александр Шляпников и 27-летний Молотов [185]. Большевиков во всей России было меньше 20 000, а активистов-ветеранов – не больше 1000.

За несколько дней до февральских событий Ленин говорил, что революция может и не начаться “при нашей жизни”. Когда они узнали о революции, Крупская предположила: может быть, это очередной розыгрыш? “Потрясающе! – восклицал Ленин. – Вот это сюрприз!” Он начал посылать указания Молотову и Шляпникову: войну необходимо прекратить, Временному правительству – противостоять. Но на заседании Бюро 38-летний Сталин и 34-летний Каменев попытались взять власть в свои руки и отклонить указания Ленина: они считали, что Временное правительство в данный момент нужно поддержать, если оно согласится вести оборонительную войну и установить основные гражданские свободы.