Чарлз Буковски - Сборник рассказов

Я продолжал писать, мне везло. Я даже вернулся к жанру рассказа, довольно большое их количество напечатал в Вечнозеленом Ревю; вышли мои книги стихов - примерно по одной в год в разных местах, основные издания "Луджон Пресс". Я начал вести колонку "Заметки Старого Козла", которую стала печатать подпольная газета "Открытый Город", а позже подхватил "Нола Экспресс" и лос-анжелесская газета "Свободная Пресса". Рассказы также начали выходить в форме книг в издательствах "Черный Воробей" и "Городские Огни". Я бросил работу в возрасте пятидесяти лет (в смысле, работу на дядю) и написал свой первый роман "Почтамт" - за двадцать ночей, использовав двадцать пинт виски, тридцать пять упаковок пива и восемьдесят сигар. "Черный Воробей" его опубликовал. С тех пор я пишу и живу этим. Джон Мартин из "Черного Воробья" здорово мне помог. Он пообещал мне 100 долларов в месяц на весь остаток жизни, вне зависимости от того, буду я писать или нет. Какому еще писателю так повезло в жизни?

Мне не особо нравится литература веков; я нахожу ее очень уравновешенной и чопорной, очень близкой к фальши в определенных изолированных случаях. Это помогло мне следить за ней. Мне нравились "Путешествие" Селина, Вийон, Неруда, ранний Хемингуэй, Сэлинджер, весь Кнут Гамсун, Федор Дос и, пожалуй, вс . Мне и до сих пор немногое нравится. Я до сих пор пишу, в основном - подпольно и вряд ли богато; как раз так, как и д лжно. Раз или два в неделю мне нравится играть на бегах, мне нравится классическая музыка, пиво, я романтик, слизняк, мне нравится бокс, и одна-две женщины, которых я знал, возносили меня гораздо выше крыш.

В разделе "Работы о", простите меня, было любое количество рецензий, статей, книга и библиография, но все это лежит в стенном шкафу вот за этой стенкой, и если я зайду туда и попытаюсь отыскать их все, то начну потеть и стану очень несчастным, а я знаю, что вам этого не хочется. Благодарю вас, и простите за машинопись и орфографические ошибки; меня это никогда особенно не интересовало."

В начале 1960-х годов Буковски уже называли "героем подполья". Смешно сопоставлять, конечно, но примерно тогда же, на другом краю земного шара, в месте, о котором Бук наверняка ничего не слышал, - в Устьвымлаге - пробовал писать свои "Записки надзирателя" молодой Сергей Довлатов, бескомпромиссный изгой другой великой страны. Даже странно иногда, насколько их письмо и отношение к литературе и языку похожи, насколько перекликаются некоторые факты биографий... Близкий к битникам мэтр сан-францисского "поэтического Ренессанса" Кеннет Рексрот (Райнгольд Какоэтес в "Бродягах Дхармы" Джека Керуака), одним из первых высоко оценил Буковски как "поэта отчуждения и писателя подлинной наполненности", а в 1966 году по итогам опроса нью-орлеанского журнала "Аутсайдер" он стал "аутсайдером года". С тех пор литературный истэблишмент, который Бук неуклонно высмеивал, нежно, хотя и с некоторой опаской, прижимал его к своей обширной груди. Восторженную критическую биографию написал Хью Фокс, а во Франции его поэзию с энтузиазмом превозносили Сартр и Жене.

Внимание он привлек, в первую очередь, как поэт. Критик Дэбни Стюарт писал, что его "энергичные, жесткие и нервирующие стихи подхлестнуты необходимостью выразить себя, ...они - поле битвы, на котором Буковски сражается за свою жизнь и здравый рассудок... словами, остроумием и ожесточенной горечью".

восковые музеи, замороженные до своей наилучшей стерильности

не так уж плохи - ужасающи, но не плохи. пушка,

подумай о пушке. и о гренке на

завтрак кофе горяч ровно настолько, что

знаешь - твой язык по-прежнему на месте. три

гераньки за окном, пытаются быть

красными и пытаются быть розовыми, и пытаются быть

геранями. не удивительно, что иногда женщины

плачут, не удивительно, что мулы не хотят

тащиться в гору. ты что - в детройтском гостиничном

номере ищешь закурить? еще один

хороший день. кусочек дня. а

медсестры выходят из здания после

смены, с них хватит, восемь медсестер

с разными именами, идти им в разные

места - идут по газону, кое-кому из них

хочется какао и газету, кое-кому - в

горячую ванну, кому-то - мужика, а

кое-кто из них вообще еле шевелит мозгами. с них хватит

и не хватит. ковчеги и пилигримы, апельсины

канавы, папоротники, антитела, коробки

бумажных салфеток.

Вот здесь он и говорит о чопорности и почти фальшивости, которые находит в литературе прошлого; он утверждает, что ему совершенно бестолку сознательное ремесленничество, и записывает свои, в сущности автобиографические, как, впрочем, и б льшая часть всего остального, стихи так, как они к нему приходят, без редактуры. Так, что они больше всего напоминают Уитмана, хотя, фактически, поэтический диапазон Буковски гороздо шире, чем он делает вид: например, некоторые из его наиболее поразительных работ напоминают "автоматическое письмо" сюрреалистов и битников: