Андрей Посняков - Вандал (сборник)

– Как-как ты сказал? – быстро уточнил Александр. – Как они продавца называли? Потерянный?

– Именно так, господин! Говорят, ходил – косматый, оборванный, тощий и взгляд, как у сумасшедшего. Словно бы потерялся.

Кинув пацанам денежку, хевдинг в задумчивости закусил губу: а ведь точно – потерялся. Вернее сказать – затерялся. В бескрайних глубинах хроноса!

Что ж, вполне можно понять бедолагу. Саша вспомнил себя, Катю, профессора… Что может ощущать современный человек, вдруг оказавшись здесь, в этой жуткой эпохе? Не сразу, а через какое-то время – для каждого разное – когда первый шок пройдет, когда вера в невероятность происходящего сменится, наконец, осознанием всего безмерного ужаса правды. Именно такое ощущение и будет – потерянность. Саша и сам-то первое время ходил, словно пыльным мешком ударенный… правда, удар смягчила необходимость что-то предпринимать, чтобы хотя бы просто выжить. Он, Александр Иванович Петров, выжил. Выжила Катя, профессор, Луи с Нгоно. И похоже, все! Из многих десятков нелегальных иммигрантов, вытолкнутых в сию эпоху злой прихотью военных. Любой современный человек, будь он хоть самый раскрутой боец: боксер или десантник – неизбежно найдет в прошлом лишь свою скорую гибель. И лишь необыкновенное везение может ее ненадолго отсрочить… Или – чрезвычайно сильная воля. Как вот у Кати… Господи… милая…

Можно себе представить, что происходило в голове этого несчастного парапланериста, вдруг осознавшего – или до конца еще не осознавшего? – куда именно он угодил! Чужой, абсолютно чужой мир, чужие люди – не просто чужие – чуждые, как инопланетяне! Иначе выглядящие, ведущие совершенно иной образ жизни и, самое главное – иначе мыслящие, воспринимающие и объясняющие мир совершенно иначе. Для человека двадцать первого века здесь все непонятное, все чужое! Нет привычного – абсолютно ничего! А это страшно, когда исчезает привычное – привычный комфорт, привычный режим, привычные маршруты. Страшно – даже когда все это исчезает временно, и когда точно знаешь – что вскоре все опять вернется. И то… Почему молодые люди боятся служить в армии? Не только из-за дедовщины и прочего… Боятся, что – пускай, не надолго – исчезнет их привычный мир. Кстати, жители небольших городков и сел, успевшие пожить сами по себе, привыкают к таким изменениям куда легче, нежели избалованные мегаполисные барчуки, чей привычный мир со школы – с детского сада даже – по мере взросления практически не менялся. Просто раньше чадушко водили в детсад, потом – в школу, потом – в институт, на работу, – а в главном-то ничего не менялось! Та же насквозь привычная жизнь, насквозь привычное окружение, лишь изредка какие-то не особенно и значительные, перемены.

А тут вдруг – такое! И что значит для человека осознать, что его привычный мир рухнул, исчез во мраке времен, словно морок. Исчез, чтобы никогда больше не появиться! Да уж, тут станешь потерянным. Запросто можно с катушек сдвинуться. И уж тем более человек двадцать первого века для раннего средневековья не очень-то и подходит. Да что там для средневековья, даже и для предыдущего-то века – не очень. Ну, вот сравнить, две тысячи десятый год и тысяча девятьсот восьмидесятый. Казалось бы – и времени-то всего ничего прошло, а все уже иное! Привычки, мода, менталитет… образ жизни – все стремительно изменилось. Современный человек – по крайней мере, в центрах европеизированной цивилизации – привык, что власти и общество с ним носятся, как дурень с писаной торбой или курва с котелком, заботятся о нем, всячески оберегают: права человека, свободы и прочий там гуманизм. А в раннем-то средневековье ничего подобного нет! Вот ничегошеньки. И жизнь человечья – полушка, и права – только у сильного, а в одиночку или без покровительства не то что ничего не добиться, но и просто не выжить. В современном-то мире правило «вор должен сидеть в тюрьме» – и то оспаривается, а вот тут… тут все совсем иначе. И это – привычная для всех жизнь. Привычная грязь, отсутствие даже подобия гигиены и комфорта. И мысли, мысли… совершенно другие, совершенно не похожие на те, к каким привык человек века двадцатого. Здесь, в этом мире, невозможно стать своим! Вот хоть взять Сашу… Вроде бы – вождь, а все же… Все ж не такой как все, все же – странный. Не так себя ведет, не так, как положено хевдингу – не пьянствует дни напролет, никого не унижает, не бьет, не убивает – просто так, для порядку, чтоб место свое знали. Чувствовал, чувствовал Александр, как все с большим недоверием смотрят на него «верные дружинники», как все чаще шепчутся, обсуждают…