Сергей Кириченко - Сновидец. Трилогия

Писатель еще раз оглядел комнату. Маленький журнальный столик сиротливо стоял в дальнем углу. Он был заполнен различного рода косметикой. Писателя осенило, что он, скорее всего, находится в похоронном бюро. А это комната, где умерших готовят к похоронам. Стена позади него пришла в движение. Она плавно уходила вверх, монотонно жужжа подъемным механизмом. С первого взгляда было трудно определить, что это и не стена вовсе, а занавес. Материал был очень плотный и, наверное, тяжелый. Поднимаясь все выше и выше, он обнажал сначала белые ступени, подиум, седовласого мужчину в белом халате, сидящего лицом к длинному ряду блестящих труб. И когда занавес почти поднялся, его тело дрогнуло. Громкие, необычайно чарующие звуки заполнили зал.

Писатель вдруг вспомнил, как однажды в глубоком детстве, побывал на вечере органной музыки. Звуки проходили сквозь него плотными слоями воздуха, вызывая в душе и боль, и радость одновременно. Ему казалось, что еще пара нот, и он воспарит. Оторвавшись от кресла, он будет лететь над заполненным людьми залом. И когда это чувство пришло, ноги уже почти оторвались от пола, сухая костлявая рука пожилой женщины легла ему на плечо. Морщинистое лицо старухи было полно брезгливости и злости.

– Глупый мальчишка! Не можешь сидеть спокойно? Сядь смирно и не прыгай! – ее голос был сухим словно кожа, а слова как морщины легли на юное сердце, полное любви и радости.

С тех пор он не испытывал ничего подобного. До этого момента. Сейчас Писатель уже оторвался от мягкого пола на несколько сантиметров. Медленно, но он поднимался вверх, к яркому свету хрустальной люстры. Ему хотелось дотронуться до белого потолка. Заглянуть в глаза святым, чьи образа были собраны из цветных кусков стекла. Но музыка стихла. Люстра качнулась в глазах Писателя, и он рухнул вниз.

– Не ушиблись? – человек в белом халате засмеялся, склонившись над своим гостем. Это был мужчина лет пятидесяти. Седовласый, широкоплечий, крепкого телосложения. Гладко выбритый, аккуратно подстриженный, он походил на отставного офицера. Под белым халатом виднелся строгий костюм.

– Гробовщик! – мужчина протянул Писателю огромную шершавую на ощупь ладонь. Короткое рукопожатие вызвало хруст суставов и неприятное болезненное ощущение.

– А я…

– Мне известно: кто вы! И признаться, Вы первый Писатель, которого я вижу, так сказать, вживую. Конечно, я похоронил немало деятелей культуры, но Писателей среди них не было.

– О чем вы?

– Нет, нет, не беспокойтесь! Вы живы! По крайней мере, пока. Простите меня, я не удержался. Это я положил вас в гроб, пока вы были без сознания. И, заметьте, выбрал самый дорогой! Каково это: проснуться в гробу? М-м?

– Это страшно… – Писатель покосился на усыпанный цветами деревянный ящик, и по коже пробежал озноб.

– Разве? Странно, мне всегда казалось это забавным. Меня так разыграл отец, когда мне было семь лет. Он положил меня спящего, в маленький гробик. В то время умер сын судьи, утонул в местном пруду. Так вот, он положил мое тело в гроб, а когда я очнулся, он сделал вид, что не видит и не слышит меня. И я поверил, что мертв. Знаете, что было дальше?

– Нет.

– Я выбежал из мастерской и первым делом направился к дому Черной Вдовы. Противная злая тетка. Сейчас ее дом в запустении, а раньше это был самый дорогой особняк в городе. Она была трижды замужем и пережила всех своих мужей, каждый из которых умирал таинственной и загадочной смертью. Все были уверены, что она их и убила. Но сказать боялись. Богатая и злая, она обладала страшным даром проклятия. Я застал похороны ее третьего мужа.

Мы пришли к ней с отцом обговорить детали похорон, и я случайно задел столик, на котором стояли какие-то уродливые фигурки. Одна из них разбилась. Как оказалось, они были редкими и стоили огромных денег. Вдова поставила отцу условие. Либо он меня высечет при ней, да так, чтобы я лишился сознания, либо отдаст ей свой бизнес и дом. Это только плата за фигурку. Моральный ущерб в эту стоимость не входил. Конечно, отец выбрал меня. Он не виноват. Будь я на его месте, сделал бы то же самое. Отец порол меня своим широким кожаным ремнем, а Вдова наблюдала за происходящим, медленно раскачиваясь в кресле-качалке. Ее лицо скрывала черная вуаль, но я чувствовал ее взгляд. При каждом ее глаза протыкали меня, словно сотня гвоздей. Не знаю, что вызвало обморок, ремень или этот взгляд.

Потом, двумя годами позже, когда отец пошутил надо мной, я вернулся, чтобы отомстить. Мне хотелось разломать все в ее доме. Уничтожить все ценности. Превратить в мусор. И никто бы меня не наказал. Потому что я был мертв. Так я думал.