Юрий Панов - Брод через Великую реку. Книга 2

– Вот тута она и сиживала… – Лохмач пальцем показал на высокий стул со спинкой и подлокотниками. – Ватажники нажрутьси кумышки и тута же валяютси… Раз я имя кумышку подносил!

Было видно, что он гордился этим фактом и чтобы усилить свою важность, вдруг добавил. – Фенька, кудеяра Фирсова жонка, балакала, мол, мужик приезжай култук 36 36 Култук – смерть. ей изладил, а её куля 37 37 Куль – нечистая сила. в ларце с собой забрал! Тока припадочна она, куреньга 38 38 Куреньга – едва живой человек. …

– Ты… меня к ей сведи… – прохрипел Селивон, пугая лохмача. – А иде ж тот куль?

– Хучь убей, не знаю… Енто надоть у Феньки спрашивать! Айда к Манефке – кукизке 39 39 Кукизка – вертушка, легкомысленная девушка. ! У её и спросим…

До дома Аграфены дошли быстро.

– Ну, вот тута и живёть Фенька, жонка кудеяра Прокопа… – лохмач показал пальцем на покосившийся сарай и крепкую небольшую избу из кедра. – Балакай с ей сам!

Из ворот он увидел на крыльце женщину в простой одежде и босиком с тряпкой в руках: она мыла крыльцо. Увидев Селивона, она тут же пригрозила ему тряпкой.

Однако его такой приём не смутил, и он сделал несколько шагов вперёд, несмотря на неистовый лай привязанной собаки.

– Те чо, паря? – погрозив собаке кулаком, спросила она Селивона, заметив его более приличный вид по сравнению с оборванными деревенскими парнями.

– Я сын Мотьки – атаманши… – начал тот. – Про смерть матери… хочу узнать!

Сын? – Агрофена уставилась на Селивона, что-то соображая про себя.

Неожиданно её тело задрожало, ноги подкосились и она медленно опустилась на крыльцо, руками сдерживая себя от окончательного падения. Вдруг её скрючило, выгнуло, а сама она, упав на крыльцо, забилась в судорогах, обильно выделяя пену изо рта.

– Не ходи… Я – сам! – низкий голос и мужская интонация из уст этой женщины удивила и испугала Селивона. Он замер, не в силах понять, что же происходит. А к голосу мужчины добавился женский, сначала один, а потом – и второй. – Господи, ты услышал меня?! Енто ты, Мишка? Живой! Прости мене за отца свово! Тока ево одново я любила по-настояшшему… Ты пришёл! Кончи мене, а потом сверни шею Богомолке… Ба-бах!

Селивон попятился: он теперь знал, кто убил его мать… Уже в дверях он услышал женский голос: «Енто тобе за атамана Прокопа Фирсова, хадина!», но эти слова уже ничего для него не значили…

Неожиданно в дверях избы появилась девушка, которая тут же бросилась к матери, взяла её за талию, и, наклонившись, потащила в избу. Она слышала всё, что говорила её мать, от начала до конца.

– На, смотри! Слуга я евоная… И в тобе стреляла по евоному приказу… Стой! Этот ларец теперь мой! Нет, Аграфена, это не твоё… Не связывайся с ним… Ба-бах, ба-бах, ба-бах!

Меж тем Манефа, быстро засунув ложку в рот матери так, чтобы язык не перегородил горло, невольно вспоминала приезжего парня, так сильно испугавшего её мать. Неожиданно припадок закончился, и она убрала ложку изо рта. Но та так и не вышла из непонятного состояния.

– Иде жа золото атамана Прокопа Фирсова? Неуж-то Мотька – атаманша всё промотала? – опять заговорила она, ища руками золото, спрятанное атаманом Прокопом Фирсовым.

Манефа замерла, удивлённо смотря на мать: сегодня она уже узнала, что именно она убила Мотьку-атаманшу.

– Что же теперь? Нету тута… И здеся нету… А-а, вот оно, золотишко! Целёхонько… Побегу-ка я домой, да спрячу его в подполе!

Её речь оборвалась так же неожиданно, как и началась. Она повернулась на бок и громко захрапела.

Ещё долго Манефа не решалась проверить слова матери, но в какой-то момент мысль разбогатеть и сбежать из дома обожгла её воспалённый мозг. – Надо проверить у нас в подвале!

И, спустившись в подпол, долго искала возможное место захоронения. Не найдя ничего, грязная, в паутине, огорчённо произнесла. – Враньё всё это! Нету тут никакого золота…

Через час, напившись кумышки, вся четвёрка дружно храпела. Утром Селивон открыл глаза: он лежал в какой-то избе, потолок которой оброс паутиной. Голова после обильной пьянки болела, в висках стучало, внутри было противно и сухо.

– Чё ента зараза в кумышку мешаеть? – прохрипел он, садясь на деревянную тахту. Рядом, где попало, лежали братья и храпели.

Услышав голос Селивона, один из них застонал и поднялся. Следом зашевелились и другие.

– Надоть опохмелитьси… – произнёс старший. – Васька, давай к Манефке за опохмелкой: внутрях усё хорить!