Андрей Посняков - Король

– Да он ранен! – ахнула Маша. – А ну, Санюшка, помоги…

Белобрысый тоже удивился:

– Вы что же – русские? Откель здесь? Должны б много северней быти… Ой-ой, не так больно же!

– Терпи! – оторвав запекшийся от крови рукав, Сашка, не думая, рванула подол собственной рубахи и принялась сноровисто обматывать рану. – Еще травкой сушеной присыпать… А его мечом, похоже.

– Не мечом – кинжалом, – отрывисто качнул головой раненый. – Господи, ежели вы русские, царя Иоанна люди – так помогите ж скорей! Наших скотские немцы жгут, режут. Я на соседний хутор хотел, да… Вон, сами смотрите.

Парень обреченно махнул рукой куда-то на запад, где из-за леса – видно было – столбом поднимался густой черный дым.

– До вашего хутора далеко? – быстро справился Михутря.

– Верст семь… Не, не по дороге. Если пешком, так тут тропа есть, я покажу.

– Покажет он, – погладив Машу по руке, Арцыбашев хмыкнул. – Сам-то идти сможешь?

– Смогу! Ого, – светлые глаза парня уважительно блеснули. – Смотрю, пистоли у вас… Славно! Их там с десяток всего, вражин-то. Справимся!

– Ну, веди, Аника-воин, – негромко рассмеялся король. – Тропину свою показывай. Ты вообще кто сам-то?

– Мигошка Лыков я, Лыки Семенова сын, своеземца бежецкого, – потирая ушибленный после падения бок, наконец представился белобрысый. – Царской волею переселены мы лет с десяток назад, испомещены.

– Поместьице, значит, от царя-батюшки получили, – Магнус рассеянно покивал, пока еще не представляя, что делать дальше. Да помочь нужно было, тем более – своему же вассалу! Десять лет назад Иоанн Грозный всех тут испомещал, давал землицы… Так то десять лет назад было, а ныне Ливония-то чья? Его, Божией милостью Магнуса Первого! Ну, не вся, конечно, Ливония, лишь малая часть… покуда.

– Так вы помещики местные!

– Ну да, так и есть – своеземцы.

Арцыбашев грозно сдвинул брови:

– А я – господин ваш, Магнус Ливонский. И какая же сволочь осмелилась на моей земле хутора жечь, грабить? Из крепостных аркебуз в лесах по мирным путника бить?! Скоты, говоришь, немецкие?

– Ага! Они себя и сами называют – скоты, мол, мы. Гаденыши те еще! А ходят многие, как бабы – в юбках. Даже зимой!

– Наемники-шотландцы, понятно, – покивал Михутря. – Шведские гофлейты, из Риги. Ну, которые под Везенбергом быти должны.

– Должны, да не обязаны! – король покусал усы. – Где Везенберг, а где Оберпален? Не так-то и быстро дойдешь. Ах, сволота поганая… Ладно! Эй, парень… как там тебя… Мигонына?

– Мигонына, так, – остановившись, парнишка на всякий случай поклонился – уж больно грозно вел себя этот вот… непонятно кто. Даже господином местным назвался! А по виду не русский, нет, да и говорит как-то странно. Но помочь обещался, да…

– Говоришь, десять человек?

– Да, господин, десять. Все наемники, ландскнехты. Два двуручных меча, три алебарды, палаши у всех. Еще два арбалета, ни мушкетов, ни аркебуз я не заметил.

Слова «арбалет», «аркебуза», «мушкет» Мигоньша произнес по-немецки. Да он вообще так и разговаривал, безбожно мешая русскую и немецкую речь, и даже пару раз вставлял совсем уж заковыристые местные словечки, например – «курад». Как помнил Арцыбашев, это было популярное эстонское ругательство.

Это все было как раз очень даже по-ливонски. Здесь, в Прибалтике, путалось все, и каждый город, каждая крепость, имели по три названия: одно немецкое, второе местное, и третье – русское. И все три использовались повсеместно. К примеру: Мариенбург – Алуксне – Олыст. Или Дерпт – Тарпату – Юрьев. Да хоть тот же Везенберг – Раковор – Раквере.

– Скоро придем, – спустившись в небольшой овраг, Лыков обернулся. – Вот он, наш хутор, за дубравою. Жгут, сволочи!

Отдав заряженные пистолеты Маше и Саньке (по пистолю каждой), Магнус вытащил саблю и, скосив глаза, подмигнул Михутре:

– Ну, пойдем, что ли. Глянем…

На это раз никого на разведку не посылали, хутор-то уже был – вот он, прямо за высоким дубом, на котором две полупьяные сволочи в зеленых клетчатых юбках-килтах сноровисто вешали какого-то белобородого старика. Дуб, кстати, с ролью виселицы справлялся неплохо: на одной его ветке уже висела окровавленная полуголая женщина с выбитым глазом, на другой – тощий босой подросток, такой же белобрысый, как и Мигоньша.

– Брате… – глотая слезы, ненавидяще прошептал Лыков. – Повесили, сволочи-и-и… Дайте что-нибудь, а?

Михутря молча протянул ему тяжелый засапожный нож.

Выскочив из кустов, белобрысый с яростным воем бросился на опешивших ландскнехтов и первого проткнул сразу же, ударив ножом в пах. Второй оказался проворнее: бросив веревку, вмиг вытащил из ножен палаш, и парнишке пришлось бы совсем худо, коли б сам король вовремя не подоспел на помощь.