Андрей Посняков - Король

О казнях, конечно, тоже шептались. Мол, разгневался за что-то батюшка-царь на верных своих слуг – приказных дьяков. В Новгороде велел многих на кол посадить, а иных – и повесить, имущество все в казну царскую изъяв. Не иначе как новую смуту в тех местах замышляли. Вот уж эти новгородцы, все неймется им.

– А заговорщица главная – княжна Машка Старицкая, того самого князя Владимира Старицкого, казненного, родная дочка! – разводя руками, азартно пояснял какой-то рыжий веснушчатый молодец, дожидаясь, пока придет его очередь подстричься. Вооруженный большими ножницами и гребнем стригаль расположился прямо здесь же, за рядом лошадиных барышников, под небольшим навесом.

– Она, Машка-то, говорят, давно государя затеяла извести колдовством черным. Отомстить за всех своих родичей.

– Да ну, быть такого не может! – нарочито громко ахнул Михутря. – Так что же государь ведьму-то эту не изловит, не казнит?

– Так изловил уже, – выкрикнул кто-то из окруживших красноречивого цирюльника приказчиков. – В Новгороде, говорят, княжну Старицкую поймали и недавно привезли в Москву. Теперь судить будут.

– Вона как! Судить. Интересно, чего с девкой будет?

– Известно, чего. Лютой смертию казняти.

– Хорошо б – здесь, на площади. Чтоб посмотреть.

– Да, Машка-то – девка красная. Хорошо б, раздели сперва да постегали кнутом, а уж опосля и на кол посадить можно.

– Ха, удумал, лохматая голова. На кол! Не посадит ее государь на кол и плетьми постегать не велит. Машка-то, хоть и ведьма, а все ж не из простых, не из бояр даже. Куда выше бери – из Рюриковичей, самого государя племянница. Хоть и двоюродная, а все ж – родная кровь.

– Может, ишо, и не казнит ее государь. Простит.

– Ага, простит, как же! Потому и казнит, что Машка-то права на престол имеет.

– Эй-эй, – клацнув ножницами, недовольно обернулся стригаль. – Языки-то прикусите, не то, неровен час, вас самих плетьми стегати начнут.

Более ничего интересного приятели не разузнали и после полудня отправились обратно на Чертолье, срезав путь мимо Алексеевскою монастыря, серые каменные стены которого казались опаленными пламенем недавнего пожара.

– Вон, и на угловой башне – копоть, а ворота – новые, верно, взамен сгоревших, – любуясь обителью, прокомментировал вслух Михаил.

– Обитель сия основана святителем Алексием еще лет двести назад, – Арцыбашев не упустил случая показать свою осведомленность. – Сперва – на Остоженке, а после пожара, что случился в год провозглашения Великого князя Ивана Васильевич царем и государем всея Руси, монастырь перенесли сюда, в Чертолье, вон, прямо к устью ручья. Потом здесь храм Христа Спасителя будет.

– Чего-чего будет? – удивленно переспросил кондотьер.

Леонид отмахнулся:

– Ничего не будет. Это я так, заговорился… Смотри-ко, монашки к ручью идут. С корзинами… стирать, что ли?

– Белье полоскать, – прищурившись, хмыкнул Михутря. – А монашки, потому как монастырь-то женский. Хотя… и вовсе не монашки это – послушницы или обетницы.

– Какие еще обедницы? – Арцыбашев непонимающе моргнул, глядя, как, приподняв подолы и бесстыдно заголив ноги до колен, послушницы вошли в воду.

– Обетницы, – тихонько присвистнув, разбойный капитан облизал губы. – Обет дали – работать в обители или поклоны там бить. Вот, теперь и исполняют. Но это не послушницы, нет – мирские.

– Ага, ага, – покивав, Магнус чуть было не споткнулся о какой-то камень и выругался. – Ну, пошли уже. Хватит на девок пялиться.

Ближе к вечеру на постоялый двор вернулись и ребята. Этим повезло куда больше мужчин: кроме слухов о гнусном колдовстве доставленной из Новгорода княжны, они еще узнали и новое место заточения узницы.

– Говорят, совсем рядом она, княжна-то, – склонив голову набок, хитро улыбнулась рыжая. – В Алексеевской обители. Здесь, на Черторые.

Магнус с Михутрею, вскочив с лавки, округлили глаза:

– Что-о?!

– Ну, так говорят, – пожала плечами Санька. – У Никитских ворот ярыжки болтали… Эх, господине – мне б обратно в девки, а? Куда бы больше вызнала.

– Ишь, в девки ей, – взглянув на гулящую, разбойный капитан строго погрозил пальцем. – Ты епитимью-то исполняешь, дщерь?

– А то ты не видишь! Целыми днями поклоны бью.

– Кто бьет? Ты, что ли?

– Тихо! – король стукнул ладонью по лавке и пристально посмотрел на девчонку. – Говоришь, в девки обратно хочешь? Добро. Платье только девичье раздобудь.

– Да зачем? – возбужденно закричал Михутря. – И так-то с нами обуза, а если еще и девка… Тем более – ищут ее.