Александр Интелл - Пиксельный

Но спустя некоторое время страх забывался, и я снова мечтал. Наверное, ни один человек в мире не способен просто взять и забаррикадировать в себе подобное состояние. Те, кто его испытывал, наверняка знали, что сопротивление бессмысленно. Слишком уж невыносимо рвется из тебя.

Чаще всего о таких катастрофах я мечтал перед какой-нибудь контрольной, или когда было необходимо на время становиться ответственным, собранным, принимать сложные и важные решения своим маленьким, глупеньким мозгом. Я думал, как стало бы круто, если взять, и жизнь заменить на игру… Все что тебя окружает, сложное и несправедливое – убрать, а на освободившееся место поместить игру, в которой неймется очутиться.

Ведь жизнь неустанно требует принимать никчемные, никому, в сущности, ненужные решения, вечно занимать голову ничегошечки не значимыми проблемами, бессмысленными вещами. Боже мой! Как же я не хотел всего этого!

Логика то была простая: зачем оно вообще нужно? Есть более важные занятия, например, спасать мир от инопланетных захватчиков, или в одиночку уничтожать террористическую группировку, выручать принцесс и бить драконов.

И что же? И я был прав! Все оказалось именно так, как я полагал в то время своим маленьким и глупеньким мозгом. Всю жизнь мы свершаем никчемные поступки, благодарим судьбу за подкинутую косточку на манер выплаты жалкой премии в размере двадцати процентов от зарплаты; благословляем, что она не наслала кару вроде сюжета с сокращением персонала, умиляемся самым несносным достижениям. А на деле хотим все того же: горы свергать, принцесс спасать, убивать чудовищ и прославляться, искать сокровища, участвовать в благородных и опасных приключениях, искренне и горделиво рисковать жизнью ради чего-то светлого, чего-то, что может изменить мир, или поможет ему измениться. Хотим, хотим…

Но вместо этого мы сперва выслушиваем жизненные установки от учителей в школе, до сих пор хранящих партбилет в тумбочке. Они, может быть, и достойны преподавать науки, но совершенно не имеют право учить жизни, потому как сами в ней не преуспели. Затем в институте нам вешают лапшу все те же учителя, может только чуть матерее. И все это время совершаем никчемные поступки, продиктованные нашей бесславной жизнью, пребывая в надежде, будто это приведет к чему-то стоящему. Чему-то, что всегда не терпится совершить, чтобы в старости, когда по вечерам, похлебывая горячий душистый чай в компании с внуками, рассказывать о своей жизни, и не стыдиться за нее.

И мы ведь надеялись и ждали. И что? А ничего! Ни-че-го! Школа, институт и кружок бальных танцев сменился работой, где идиот-начальник изощренно шепчет в уши, намекает, какое ты ничтожество, и ты все так же совершаешь никчемные дела, и все так же терпишь, ждешь и надеешься. Конец.

Получается, в современной жизни места подвигу нет? Не осталось того зазора, в котором могут проявиться настоящие, пусть и скрытые герои? Неужели у нас отняли право на подвиг?

Стране не нужны герои? Миру не нужные герои?

Выходит, что они нужны только начальникам, подлым и мерзким начальникам: подвиг на работе, подвиг… в офисе! Боже, как же это жалко звучит: подвиг в офисе! Это, в сущности, обесценивание подвига, обесценивание героев. Ради кого, ради чего совершать?

Стране не нужны герои. Миру не нужны герои.

Сегодня я наконец-то исполняю, чего хотел последнюю неделю – запираюсь в уютной комнатке, приспособленной под рабочий кабинет, и принимаюсь писать.

Мой рабочий кабинет представляет собой стол, кресло, компьютер с WI-FI и одну большую полку-стеллаж с книгами, распечатанными рукописями и прочими рабочими инструментами. Иногда я здесь просто люблю почитать, атмосфера располагает.

Признаться, сегодня все получается, и за утро я ваяю тридцать тысяч знаков. Мои книжки имеют скромный объем, но легко потягаются с самыми маститыми романами современности. Более четырехсот тысяч знаков с пробелами мой юный читатель обрабатывает своим активно развивающимся мозгом. Ну не круто ли? Вот что я называю… полезным делом.

В этой книжке я намного серьезнее подошел к тому, что люблю называть TheNatureoftheCharacters. Они уже личности, маленькие личности тринадцати – четырнадцати лет отроду, а не пустые болванчики из первых книг. Читатели растут. Растут вместе с любимыми персонажами.

Герои моих книг не сношаются в четырнадцатилетнем возрасте, как среднестатические сверстники, не бухают пиво на улице, не опорожняют мочевой пузырь в подъездах, не блюют в лифтах, заполняя до потолка. Они другие. И я хочу, чтобы читатели моих книг равнялись на тех персов, а не на сверстников, ставящих рекорды по дисциплине «кто раньше начал этим заниматься».