Кира Калинина - Змеиный медальон

Но, вечные силы, как жаль! Ведь красивейший город был, Сипра ему не чета…

Прохожие кутались в плащи, пальто и куртки, осторожно ступая по заледенелым булыжникам. Зима заявила о себе прежде времени, и люди вздыхали: то ли ещё впереди!.. Только бесстрашные мальчишки затеяли игру в мяч и посох на углу с улицей Зеленщиков. Сорванец в толстом свитере, куцых штанишках и грубых башмаках поскользнулся, едва не сбив с ног женщину с тяжёлой корзиной. Она забранилась, грозя отодрать хулигана за уши, мальчишка ловко увернулся и показал язык.

Мастер Бармур прошёл мимо, пряча улыбку: хвала Деве-Матери, дети Летуприса всё ещё полны жизни…

– Колдун! – ударил в спину звонкий крик. – Смотрите, колдун!

В один миг ребята взяли его в окружение.

– Эй, колдун, это из-за тебя такая холодина?

– Покажи ошейник, колдун!

– Колдун – старый пердун!

– Ошейники только собаки носят! Полай, колдун! Гав-гав!

– Прочь! – Грозно нахмурив брови, мастер Бармур растолкал маленьких насмешников, но они налетели снова. Кто-то поддел его за щиколотку изогнутым концом посоха, и он рухнул ничком на мостовую. Боли не почувствовал – только жгучее унижение. Резким молодым движением перевернулся, вскинул руки к небу:

– Ахташарам карах! Шугум душекарра!

Голос его прогрохотал громовым раскатом, на кончиках пальцев заплясали малиновые искры.

Мальчишки бросились в россыпную, пища, как испуганные мышата. Улица опустела. А мастер Бармур сидел в ледяной сырости, чувствуя, что не в силах подняться, и дрожал мелкой дрожью.

Внезапно перед глазами выросли маленькие ноги в серых штанах, заправленных в чёрные сапоги с голенищами гармошкой. Учёный поднял голову.

– Это я, Таби, мастер Бармур! – из-под соломенных вихров распахнулись голубые глаза. – Мама послала меня помочь вам…

– Спасибо, Таби.

Тяжело опираясь на узкие мальчишеские плечи, старик подумал: а ведь он меня боится.

До лавки было тридцать шагов. Крупная, с сильными мужскими руками, Марафия Травница встретила их в дверях и, подхватив учёного под мышки, втянула в пахучее тепло дома.

– Снимайте пальтецо, мастер Бармур. Ой, да вы весь мокрый! Ну-ка давайте, раздевайтесь, не то простудитесь… Владычица-Мать! У вас лицо в кровь разбито…

Она сберегла остатки его гордости, проводив в маленькую коморку за прилавком и позволив раздеться самому, без свидетелей. Он сложил на скамье штаны и камзол в пятнах влажной грязи, принял из просунувшейся в приоткрытую дверь руки одежду покойного мужа Марафии. Аспьер Добряк был выше и крупнее, но не настолько, чтобы бывший гранд-магистр, мастер-наставник, член Коллегиума Академии Высокого Учения и глава её летуприсского филиала, выглядел комично.

Через четверть часа он сидел в кресле у камина, пил чай с имбирём, мёдом и мятой и слушал, как сокрушается матушка Марафия:

– Я в окно глянула, не поверила… Вот глумливцы! До чего докатились! И ведь трое с нашей улицы, на моих глазах росли. Уж я с их матерями потолкую…

– Полно вам, – мастер Бармур вздохнул. – Они не со зла… Дети, как звери. Чуют, что в воздухе разлито. А в воздухе теперь страх и ненависть.

– Ну, про зверей это вы зря, – обиделась Марафия. – Всё от родителей идёт. Мои ни за что на старого человека руку не поднимут.

Мастер Бармур склонил голову. А если б в компании приятелей, да разгорячённые игрой? Но возражать не стал.

Марафия сложила ему в корзину салата, моркови, добавила крупную репу, пучок петрушки, кочан капусты, пару свеколок…

– Стойте-стойте, матушка! Мне такие роскошества нынче не по карману.

– А вы не спорьте, – грубовато отозвалась Марафия. – Берите, коли дают. После сочтёмся.

Она укрыла корзину льняной салфеткой, бурча себе под нос:

– Пусть не думают, что из-за поганой браккарийской нечисти Марафия Травница от добрых людей нос воротить станет… Табька! Пойдёшь с мастером, корзину с товаром ему в дом снесёшь.

Таби выскочил на зов матери и застыл, вытаращив глаза. Бармур знал, на что он смотрит: чёрная змея обвивала старческую шею, на чешуйчатой шкуре зеленовато-белым фосфорным светом тлели Шалаоховы письмена. Если глядеть долго, покажется, что они движутся… Ошейник явился и пропал, остался только красный шрам на дряблой коже.

Бармур кашлянул:

– Мне бы мой шарф, матушка.

– Так вон же – я и плащ и шарф приготовила. А ваши, как отстираю, с Табькой пришлю.

Плащ был серый, из толстой шерсти, шарф – синий, в серую полоску.

– Мне белый надо. Сами понимаете, увидит кто… – старик стыдливо опустил глаза. – Я ведь обращался к потоку. Совсем чуть-чуть, конечно, но…