Кира Калинина - Змеиный медальон

– Думаю, Мара знает, – успокоил его Кешка.

Ночь провели, забаррикадировавшись под тем же самым корневищем. Дремали по очереди, с ножами в потных ладонях – то ненадолго проваливаясь в сон, то подскакивая, как от толчка, и нервно вслушиваясь в ночные голоса леса. Кто-то скрёбся снаружи, шуршал в завале из кольев и веток, примеряясь, как лучше взять штурмом человеческую нору…

В очередной раз соскользнув в забытьё, Кешка увидел себя летящим в стае ракенов. Крылатые убийцы были справа и слева, выше и ниже, и он отчаянно боялся, что кто-нибудь узнает в нём человека.

Вот стая пошла на снижение. У Кешки из-под футболки вывалился медальон. Шнурок лопнул, деревянный диск полетел вниз, и тело стало вдруг каменно тяжёлым. Ветер свистел в ушах, визжали и хохотали ракены, земля приближалась…

Он проснулся с криком и получил от Блошки оплеуху.

– Тихо, дурья башка!

Снаружи, за хлипким барьером, отчётливо хрустнуло, зашуршало…

Когда рассвело, они тщательно осмотрели укрепления, но повреждений не нашли. Все колья целы, валежник не разворошен, нигде ни царапины.

– Это дед-лесовик приходил, – угрюмо, на полном серьёзе, резюмировал Блошка. – Он следов не оставляет. Чем-то мы ему не угодили.

И Кешка спросил себя: действительно ли лесной дух плод суеверной фантазии туземцев. После всего, что он испытал – кто знает?

В путь двинулись, натянув тетивы на луки и наложив стрелы. Таял утренний туман, солнце играло в белёсой завесе, разбрасывая в просветах между стволов веера лучей. Роса пятнала штаны, на глаза давил свинцовый валик, голова была тяжёлой и дурной, но тревога постепенно отпускала – будто разжималась железная хватка на загривке. И уже скоро Блошка, позёвывая, взялся припоминать "страшные истории" об оборотнях, восставших мертвецах и злых духах.

– …Пошла тогда Махатка на Чёрный пруд, поклонилась водяной нечисти, кинула в омут живого петуха, просит: "Помогите наказать злодейку-разлучницу". Тут вода в пруду забурлила… Что это?

Он замер, подняв палец, и Кешка услышал звук, похожий на плач ребёнка – тихий, бессильный, прерывистый.

– Кажись, там.

Чмок приник к земле у зарослей папоротника, скаля клыки и утробно рыча. Плач сменился жалобным попискиванием, в перистой зелени возилось что-то крохотное, розоватое… Блошка раздвинул листья кончиком копья: под ними лежал зверёк, не больше новорожденного котёнка. Слабенькие лапки с едва различимыми пальчиками, белый младенческий пушок, почти человеческое личико, зажмуренные, будто от обиды, глаза.

– Ты кто такой?

Зверёныш трепыхнулся, перевалился на живот, показав острые, чрезмерно выдающиеся лопатки… Уродец – и поэтому брошен? Кешка наклонился над малышом.

– Не трожь, – изменившимся голосом сказал Блошка. – Чмок, куси эту тварь!

– С ума сошёл! – Кешка подхватил найдёныша на руки.

Лазица вытянулась, заходила длинным телом, явно нацеливаясь прыгнуть.

– Нет, приятель, – Кешка прижал кроху к груди, прикрыл ладонями.

– Ты ведь знаешь, что он такое, – Блошка нервно поглядывал на небо. – Надо придушить его и чесать отсюда, пока не вернулась мамаша с дружками и подружками.

– Думаешь, та стая его искала?

– Искала или потеряла, мне едино. Не хочу быть здесь, когда налетят ракены.

– Так чего мы стоим?

– Но ты же не собираешься брать его с собой!

– Ещё как собираюсь…

Чмок, похоже, смирился с тем, что добыча ускользнула, и юркнул в кусты. Кешка раскрыл ладони. Пискнув, детёныш ракена ухватил его за палец крохотным мягким ртом.

– Сейчас руку тебе оттяпает.

– Дурак, – Кешка улыбнулся. – Он сиську ищет. Голодный.

Положить малыша на траву он не рискнул, аккуратно поместил за пазухой и скинул с плеч мешок. В туеске оставался мёд. Кешка подцепил чуть-чуть кончиком ложки, развёл в миске с водой, скрутил лист в воронку – вместо пипетки – и, пристроив малыша на коленях, принялся лить сладкую жидкость ему в ротик.

Блошка ходил вокруг, кипятился, ворчал, поторапливал, бранился, говорил, что "эта тварь" мёд есть не станет, потом злорадно предвещал, что от непривычной пищи у ракена случится заворот кишок. Краем глаза Кешка заметил движение в траве…

– Слышь, Блошка, – сказал, не поднимая головы. – Если твой Чмок тронет детёныша хоть когтем, я ему башку сверну. Без шуток.

Он чувствовал, что и правда готов биться насмерть за этот тёплый, мяконький комочек, который звонко чмокал, глотая приготовленную наспех сыту.

– Я знаю, каково это, малыш, – шептал он, – не бойся, я тебя не брошу.