Алекс Хай - В интересах государства. Аудиториум, часть 2 [СИ]

— Аня, не надо! — крикнул я и попробовал ее остановить, но не успел.

Байкерша рухнула на снег как подкошенная, схватилась обеими руками за шею и забилась в судорогах, отчаянно ловя ртом воздух. Из ее рта вырывались хрипы, а Меншиков, казалось, получал какое-то сладострастное удовольствие, наблюдая за мучениями моих друзей.

Садист хренов.

Афанасьев успел нацепить “Шлем”, но помощник из него был как из дерьма пуля — все остатки резерва уходили лишь на то, чтобы поддерживать защитное заклинание. Привалившись к березе, наш менталист устало взирал на происходящее, не в силах вымолвить ни слова.

Дерьмо. Они поймали нас в самый неудачный момент. Именно тогда, когда почти все обессилели, вымотались и оказались в месте, откуда помощи не докричишься.

— Отзови псов, — сказал я альбиносу. — Прекрати, Андрей. Они ни в чем не виноваты.

Меншиков лишь пожал плечами.

— Они виновны в том, что выбрали не ту сторону. А ведь у них была возможность примкнуть к нам.

— Так это — месть? — прошипел я.

— Наказание. Порка, какой я себе ее представляю. Расслабься, Соколов, убивать твоих друзей никто не собирается. Помучаются, конечно, а потом мы сотрем им память и заложим новые воспоминания. И кое-какие мыслишки… Наш Паша в этом очень хорош, даром что первокурсник. Отменная наследственность! Прекрасный пример того, на что способна чистая дворянская кровь.

“Коля, уходи”, — бросил я Сперанскому. — “Оставь Голову и выбирайся отсюда. Я попробую их отвлечь”.

Все это уже ни разу не походило на шалость. Сила внутри меня бурлила, кипятила кровь, ища выхода. Я чувствовал не просто злость Рода — нет, он рокотал, рвал и метал внутри меня, выплескивая ярость. А по позвоночнику пробежал липкий холодок дурного предчувствия.

Значит, буду тянуть время и перетяну все внимание на себя. Быть может, удастся помочь Коле уйти. Лишь бы получилось. Тогда будет хоть какой-то шанс привести помощь.

Пантелеев расхохотался, и раствор в его банке пронзительно засиял.

— Ну вы и отродье дворянское, кхе-хе-хе! Кровь, говорите, чистая? А вам, лбы вы стоеросовые, говорили, что погоня за высоким рангом и женитьба на себе подобных вызывает… Как это Дедуля говорит… Это, побочные эффекты! Ты на себя в зеркало-то давно глядел, урод белобрысый? Ты ж и на человека-то похож с натяжкой! Что, доразвлекались твои предки с чистотой кровушки? Доигрались до белых волосенок и красных зенок?

Меншиков переменился в лице. Его аж перекосило от презрения и ненависти.

— Пасть захлопни, труп. Или полью твоим бульоном вон эту березу. Поглядим, как ты после этого заговоришь. Если сможешь.

— На коньяке продержусь, — осклабился Ленька, которого вся эта ситуация уже откровенно забавляла

Я же его чувств нисколько не разделял. И, кажется, начал понимать, зачем все это было.

Меншикову и его прихвостням на фиг не сдался Пантелеев. Это был лишь повод выманить нас с Ронцовым в укромное место. И судя по тому, с какой поддержкой пришел Меншиков, он не собрался отпускать нас с Серегой просто так.

Психопат хренов.

“Коля, беги!” — заорал я Сперанскому и выставил “Покров” между ним и альбиносом. — “Вали давай!”

Лекарь поставил сверток с Головой на снег и метнулся к деревьям.

— Держи его! — скомандовал Меншиков. — Ни один не должен уйти! Сегодня все случится! Промахов быть не должно!

Рыча от напряжения, я укрепил и увеличил барьер — теперь он протянулся через всю поляну, укрывая от “Княжичей” и Сперанского, и чахнувшего у дерева Афанасьева.

Исаев бросил несколько “Кос” в преграду, но заклинание выстояло. Забелло запустил пару “Жар-Птиц”, а Меншиков шарахнул “Колобками”. Я усмехнулся. Ну уж нет, ребятки, мои барьеры крепкие… Нырнув за преграду, я оттащил туда же и Леньку.

— Махач! Махач! — скакал в растворе артефакт. — Уууух, жаррра пошла! Надери им жопы, Мишаня!

— Да молчи ты!

Я влил еще силы в барьер, но Исаев смог надорвать его сбоку. Я запустил в парня “Колобком” из чистой силы — Исаев пропорол сугроб, взметнув ворох снега, и застонал.

— Коля, беги!

“Идем со мной! Ты один с ними не справишься!”

“Вали, я сказал!”

Сперанский замешкался, я видел муку и сомнение на его лице — лекарю не хотелось оставлять меня. Я поторопил его жестом, и Коля наконец-то подчинился. Развернулся, взял разбег…

И, коротко вскрикнув, рухнул навзничь.

— Что за… — но я захлопнул рот, не успев договорить.

Григорий Афанасьев отошел от березы и встряхнул руками. Ни следа не осталось от былой усталости, что едва не свалила его с ног. Менталист был сосредоточен и непривычно серьезен. В десятке шагов от него Сперанский попытался подняться, но Афанасьев шевельнул пальцами и что-то прошептал — и лекарь снова повалился в снег.