Владимир Матвеев - Каракал

— О чем ты говорил? — навострила ушки суккуба.

— Если коротко, то я думал, что не все мои поступки обусловлены моим желанием. Что кто-то повесил перед моим носом морковку, а я как осел следую за ней.

— Никогда не поверю в такую ерунду, — уверенно покачала головой Бесовка. — Вчера, к примеру, вечером с тобой очень хотела поговорить Ноеми Веллия, но ты ее послал, сказав, что у тебя медовый месяц. Так поступать тот, кто делает все по указке, можетт? Не уверена.

— А что Ноеми? — вычленил главное из всего сказанного Матвей.

— Она возмутилась и заявила, что это коронное преступление — она дочь матриарха, и так разговаривать с ней нельзя.

— Я боюсь слушать дальше, — остановился тот как вкопанный. — Это ведь еще не конец диалога?

— Не-а, — сверкнула белозубой улыбкой молодая жена. — Бесстрашный командир «Неправильного прайда» сказал, что ему наср…

— Нет, — Матвей покачал головой и закатил глаза.

— Да, — припечатала та. — Так вот, опять цитирую: «Не понимаете? Хорошо, могу послать и по матери, пусть она объяснит». Цитата заканчивается.

— Где Ноеми? — решительно произнес Матвей.

— Не знаю. А что ты хочешь делать?

— Исправлять то, что уже успел натворить. И попытаться исправить последствия моего загула.

— Надо у здоровяка спросить, он точно в курсе.

— Утес! — гаркнул Каракал.

Дверь моментально открылась, и в комнату просунулась голова огра.

— Слава Гончару, командир вернулся, — облегченно выдохнул смесок.

— Где принцесса?

— Внизу. Завтракать собирается.

— Отлично, — кивнул Матвей и только потом поздоровался и поблагодарил: — Привет и спасибо.

— Привет. Да чего уж там, — чуть засмущавшись, ответил Рохос.

Матвей уже был в штанах, сапогах и белой шелковой рубашке. Решив, что больше одевать пока ничего не стоит, он сделал уверенный шаг в сторону двери.

— Муж, — успела схватить его за руку суккуба. — Не меняйся, будь таким, какой ты есть всегда. Даже со мной. Я здесь жена, — кивнула она за спину в сторону кровати, — а там Бесовка — боец отряда «Неправильный прайд».

— И тебе спасибо, — после секундной паузы, ответил Матвей, — что понимаешь это. Меняться я не собираюсь — поздно. А сейчас пойду и сделаю то, что должен… — Он уже хотел пойти дальше, но повернулся и крепко прижался к губам девушки. — М-м-м, вкусные и сладкие.

Ноеми действительно была внизу и собиралась завтракать. Едва Каракал в ослепительно белой рубахе появился наверху лестницы, весь трактир (кабак, таверна, едальня, забегаловка — он так и не удосужился узнать, как называют такие заведения) притих. Народа было немного, в основном гвардейцы принцессы, но и пустым назвать обеденный зал было бы неправильно.

Окинув с высоты замершие фигуры посетителей и постояльцев заведения, парень спустился вниз. Уверенно прошел мимо настороженных охранителей дочери матриарха и остановился возле стола, за которым сидела фурия. Лицо Ноеми было мрачным, словно осенняя тучка, но это был не гнев или злость на парня, скорее, она была задумчива, чем-то озабочена и чего-то боялась. Посмотрев последний раз в ее грустные глаза, Матвей решительно сдвинул на столе посуду. Одновременно с его размашистым жестом за спиной парня с тихим шелестом покинули ножны сабли телохранителей. Не обращая на это никакого внимания, он рванул воротник рубашки, так что во все стороны брызнули каменные пуговицы, и бухнул голову на столешницу, лицом к принцессе.

— Не таким образом, конечно, хотел умереть я, — сказал Матвей. — Но меня еще отец приучил отвечать за свои поступки. Верши свое правосудие, Ноеми Веллия. На перекресток я все равно не пойду.

Тишина в зале таверны стала материальной. Ее можно было потрогать рукой, свернуть и припрятать до лучших времен, чтобы при случае насладиться ею вновь. Даже бегающий по стене, столам и потолочным балкам солнечный зайчик, отбрасываемый чем-то зеркальным снаружи заведения, вдруг, проникшись моментом, замер на одном месте.

— Ты удивителен, Каракал, — по тону принцессы нельзя было сказать, что она сердится. Она говорила так, словно завидовала в этот момент парню. — Ты живешь так, словно каждый день для тебя последний. Биться — так до конца, до последней стрелы, пока не сможешь поднять руку с мечом. Гулять, чтобы потом об этом вспоминали не одну декаду, а может, и не один год. Ты не ограничиваешь себя рамками, не пытаешься жить в угоду кому-то, ты осматриваешься по сторонам лишь для того, чтобы вовремя вычислить своих врагов. Ты делаешь то, что считаешь нужным. И хватит уже коленки протирать, гресс, — поморщилась она.