Михаил Нестеров - Сталинский сокол. Комэск

– Ой, извините! – Девушка его не сразу узнала. – Ой, это вы? Не узнаете, я вам голову перевязывала.

Сказала и смутилась, летчик улыбнулся.

– Узнал, конечно, Марина. Разве забудешь? Я тогда чуть фуражку не потерял, она на мне не держалась. И остальную часть головы достричь пришлось, а то я был на каторжника похож.

Девушка направлялась домой после работы в госпитале, и Олег без задней мысли вызвался ее проводить. У него с собой были три банки тушенки, полбуханки хлеба и еще что-то в мешочке, который сунул ему Синицкий, а также несколько вареных картофелин. Тащить это обратно он не собирался, как бы ни отличалось положение в городе от блокадного, лишними эти продукты никому не будут.

Добирались они довольно долго, и Марина изрядно замерзла в своем тонком пальтишке. Хозяйственный Северов сразу развел бурную деятельность. На первом этаже лежали несколько здоровенных чурбаков, расколоть их ни у кого не хватило сил. Эти чурбаки привез еще в конце лета один из жильцов на машине и затолкал под лестницу, а когда уезжал в эвакуацию, то просил Марину распорядиться этим богатством по своему усмотрению. Колун нашелся у дворника, тщедушного мужичка неопределенного возраста, который этот инструмент с трудом поднимал и в лучшие годы своей жизни. Колоть дрова Олег был не большой мастер ни в прошлой жизни, ни в этой, но справился, силушки хватало. Наколотые поленья летчик перетаскал в квартиру и сложил в прихожей, затопил небольшую печку и вскоре по комнате стало расходиться блаженное тепло. Порывшись в мешке, Олег нашел немного гречневой крупы и сварил кашу с тушенкой, потом поставил на печку чайник. По комнате распространился восхитительный аромат, Марина сидела у печки, грела руки и с улыбкой наблюдала за стараниями Северова. Вдруг в коридоре коммуналки раздались тихие шаркающие шаги.

– Это соседка, Зоя Францевна, старушка из дальней комнаты.

«Она просто почувствовала запах! – понял Олег. – У голодных людей обоняние обостряется».

А вслух сказал:

– Марина, может, мы пригласим ее с нами поужинать?

Девушка обрадовалась:

– Я сама хотела об этом попросить!

Зоя Францевна была такой сухой и маленькой, что Олег поразился, в чем душа держится. Старушка неторопливо и аккуратно ела кашу и вздыхала, потом, по-своему истолковав внимание летчика, произнесла:

– Я подумала, что мой Яша сейчас тоже, наверное, ужинает.

– Яков Антонович профессор математики, – сказала Марина. – Он уехал в эвакуацию в Среднюю Азию, а Зоя Францевна не успела, немцы тогда замкнули кольцо.

– Я не боюсь умереть, просто очень жаль, что Яша так далеко от меня. Но я не жалуюсь, я хожу в ясли и помогаю там ухаживать за детьми. Я очень люблю детей, но своих Бог не дал. Так хоть напоследок понянчусь с чужими. Спасибо вам, молодые люди, я давно так вкусно не ужинала.

Пожилая женщина ушла в свою комнату, а Марину совершенно разморило от тепла и сытости. Северов перенес ее на кровать и укрыл одеялом, а сам сел к печке и стал смотреть на огонь, пытаясь успокоиться. Ему было мучительно стыдно, что он такой сильный и румяный сидел рядом с этими усталыми и ослабшими от недоедания женщинами, не сказавшими ни слова упрека за то, что пустил нацистов сюда, к их родному городу, к самому их дому. Даже орден на гимнастерке почти физически жег грудь. Олег вдруг вспомнил, как вместе с Булочкиным ворвался в немецкий окоп у деревни Скепня в Белоруссии, как в холодной ярости резал немецких солдат своим ножом. Этот звук, когда клинок входит в чужую плоть, это выражение предсмертного ужаса в глазах врага хотелось увидеть и услышать снова, испытать чувство удовлетворения, которое возникает, наверное, у человека, отмывшего от грязи что-то важное.

Хотя уснуть удалось только под утро, проснулся Олег бодрым и полным сил. Девушка выглядела смущенной, не ожидала, что ее так разморит, но Северов тихонько посмеялся, легонько погладил ее руку и ушел, ему хотелось поскорее подняться в воздух на своем истребителе и дать выход душившей его ярости.

Путь на аэродром занял почти весь день, да оно и к лучшему, удалось наконец успокоиться. А перед этим сумел договориться, чтобы вместе с очередной партией детей вывезли и Зою Францевну. Сначала брать не хотели, она не являлась работником никакого детского учреждения, но Олег сумел, даже ни разу не повысив голос, внятно объяснить, почему это стоит сделать.

– Как съездил? – бодро спросил Синицкий. – Как в городе дела?

– Тяжело там, – вздохнул Северов.