Михаил Нестеров - Сталинский сокол. Комэск

Левый бок болел, но в целом Олег чувствовал себя сносно, бывало хуже. Он так и сказал:

– Могло быть хуже.

Голос был слабым, но врач услышала его и улыбнулась:

– Раз шутить сил хватает, значит, все не так плохо.

Женщина перехватила взгляд Северова, направленный на девушку, и вздохнула. Она ничего не сказала, но Олег и так все понял. И сказал:

– Я не умру.

– Конечно, не умрешь! Раз к нам попал, выздоровеешь.

– Вы не поняли. Я НЕ УМРУ!!! Не здесь и не сейчас! Я отомщу! И за нее тоже!

Эта длинная фраза отняла почти все силы, но летчик добавил:

– Я все вижу и чувствую. Она не доживет до следующего утра. А со мной не надо как с маленьким. Я не боюсь.

Врач с интересом посмотрела на Северова. Во время войны люди отчаянно хотят жить, это чувство намного сильнее, чем в мирной жизни. Потому что очень многие умеют преодолевать инстинкт самосохранения, загоняют свой страх в глубь сознания. И побеждает тот, кто сумел загнать свой страх глубже, чем это сделал противник. История показывает, что у нас это получается лучше, чем, например, у немцев. Но мы не нация смертников, в нас сидит генетическая память многих поколений предков, пришедших к мысли, что презрение воина к смерти есть шанс на жизнь для других людей. Мертвые сраму не имут! Для нас это больше, чем красивая фраза. Дед очень просто объяснил в свое время Северову смысл жизни. Человек живет для других людей, а не для себя. Обычный человек должен жить для своих детей, для своих близких, но для солдата этого мало. Солдат (тем более офицер) живет для людей, которых он никогда не видел и не увидит. И умирает для того, чтобы они жили. И не ждет за это награды, тем более денег. За деньги умирать бессмысленно. Тех, кому удалось жить для других в полной мере, можно с полным правом назвать святыми. Все не могут быть святыми, но каждый обязан хотя бы попытаться так жить.

Софья за свои тридцать семь лет насмотрелась на смерть других людей предостаточно. Говорят, что долго практикующие врачи становятся циниками. Некоторые становятся, но большинство просто видит смерть других гораздо чаще обычных людей. И переживают как все, только не показывают этого. А во время такой огромной войны на некоторые чувства просто не остается сил. Поток раненых, искалеченных, обожженных, в возрасте и совсем молодых, имеющих шанс на жизнь и не имеющих его. И все они проходят через руки женщины, которая не могла иметь детей, не могла дать новую жизнь и поэтому отчаянно старалась сохранить уже имеющиеся. И слишком часто не имела возможности это сделать. А люди в этом поезде отчаянно хотели жить. Кто-то, чтобы увидеть своих близких. Кто-то, чтобы отомстить за них. А многие потому, что их жизнь еще слишком недавно началась, и им хотелось еще очень много совершить и увидеть. Острое осознание ограниченности своих возможностей пришло в первые же дни войны, и сейчас душевная боль притупилась, как старая рана, к которой притерпелась, но которая будет с тобой до конца.

А этот совсем молодой лейтенант говорил о смерти, как человек, который преодолел ту планку, когда собственный страх совершенно управляем, находится под полным контролем и никогда не сможет помешать выполнить до конца свой долг. Эта спокойная уверенность вообще нечасто встречается у людей и обычно приходит с возрастом.

– Вспомни что-нибудь хорошее. Было же в твоей жизни что-нибудь хорошее. Скажи лучше, сильно болит?

– Терпимо.

– Я скажу, чтобы укол сделали. Отдыхай, ты заслужил.

Врач слегка похлопала Олега по правой руке и повернулась к девушке. Посчитала пульс, вздохнула и занялась ранеными, лежащими на нижних полках. О чем они говорили, Северов не слышал, он разглядывал проплывающий за окном пейзаж, вспоминал свое прошлое, своих родных, свое детство. Пришла медсестра, сделала укол, боль еще притупилась, он незаметно задремал. Спал он недолго, теперь пришла санитарка и покормила его жиденькой манной кашей, всего несколько ложек, но это только начало. Олег знал, что скоро силы начнут восстанавливаться.

Вечером снова пришла врач, осмотрела девушку, потом вдруг погладила ее по волосам. Когда она обернулась, Олег увидел, что по ее щекам катятся слезы.

– В этом нет вашей вины. Я знаю, что значит ощущать собственное бессилие изменить этот мир. Но мы все равно будем и дальше пытаться это сделать.

Женщина смахнула слезы и кивнула, этот летчик ее понимал.

– А кто она?

– Санинструктор. Ранили, когда вытаскивала раненых с поля боя. Удивительно, что до сих пор жива. Цепляется за жизнь, даже без сознания, но цепляется. А сделать ничего нельзя.