Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

Илюхину, старавшемуся взглянуть сначала на Терехова, затем на Москвичева, приходилось поворачиваться всем корпусом, и он перетаптывался.

– А вот так! – с внезапным ожесточением ответил Терехов, практически мгновенно справившись с собой. Подошел к лейтенанту и крепко стиснул его ладонь. Видя недоумение, написанное на наших лицах, капитан коротко пояснил:

– Боец с сержантом проводили нас через линию фронта. Остались прикрывать.

Тут же впился взглядом в Илюхина:

– Сержант где? – Требовательно взглянул на меня и перевел взгляд на Москвичева.

Боец, перебравшись в кузов, спрыгнул на землю. Быстро подошел к нам, жадно вглядываясь в лица выстроившихся воинов. Один за другим, они кивали ему, признавая знакомство.

– Погиб, – встав напротив капитана, решительно ответил Москвичев, – когда из города уже выбирались. Ранений у него было много. Мы как оказались тут, так сразу в лагерь попали. Там сбежать пытались, поймали нас. И на кресты, чтобы бегать больше не вздумали, и другим в назидание. Он вот снял, – кивок в мою сторону, – и пайку свою на троих делил. Я оклемался, а Волкова в больницу перевезли. Забрали мы его потом. Не выдержал. Раны уж больно серьезные были.

Кивая в такт рассказу Москвичева, Терехов посматривал на меня. Оценивающе. Будто сравнивая с неким имевшимся у него шаблоном.

– Да и я бы без него погиб, – поддержал Москвичева Илюхин. – Они в больницу явились за своим сержантом. И меня взяли заодно.

Терехов снова кивнул. Многословностью он, судя по всему, не отличался.

– С этим что? – Капитан указал на БТР и сидящих в нем тихо, как мыши, уголовников.

– Оружие наше, бэтээр наш. Шоблу надо изолировать. Ловкач! – позвал я. Уголовник неохотно поднялся со своего места. – Вот этого надо отдельно, – обозначил я обязательное требование.

– Свиридов, проследи. – Капитан повернулся к битому с виду, достаточно молодому, светловолосому парню среднего роста.

– Хочу друга увидеть. Можно? – Закончив с организационными вопросами, я решил перейти к личным.

– Клыков, отведи, – тут же решил капитан.

Говорить не хотелось. Переживать тоже. Каждому времени – свои герои, свои предатели и, наверное, свои равнодушные. Что толку грызть себя, если ушедшее уже не изменить?

Объяснять это девчонке я не собирался. В конце концов, тем, кому ума хватило, меня понять сумели. И быть вечно виноватым – не по мне.

Она так и сидела вполоборота, пряча от меня лицо. Синее простенькое платьице в мелкий цветочек. Белый ворот, короткие рукава-фонарики. Загорелые, местами поцарапанные ноги.

Я поймал себя на мысли, что, увидь я нечто подобное в Столице или каком ином городе, прошел бы, словно мимо пустого места. И не в обиду это Насте, и не в наряде ее убогом дело. Дело совсем в другом.

Меня даже псевдофанатский антураж девчачий раньше не прикалывал. Я искал девчонок строго модельной внешности, не особо разделяя на блондинок, брюнеток и рыжих. Меня интересовали лишь высокие, стройные и обязательно модно прикинутые. Исключительно этот сегмент.

Заглядывал ли я им в душу, оценивал ли их внутренний мир, состоящий из забот о том, где добыть денег на шмотки и как повыгоднее сняться? Сами посудите, нужно ли мне было это, если я имел машину и собственную квартиру? Это были два атрибута, фетиша, ради которых почти любая из ночного клуба уходила со мной. Третьим обстоятельством, по эффекту схожим с контрольным выстрелом, являлось то, что я коренной москвич.

В общем, женский пол никогда не занимал в моей жизни значительного места. Исключительно в той мере, что позволительна для молодого, здорового парня с собственной квартирой, машиной и относительно при деньгах.

И вот что интересно: я не сравнивал Настю с поджаренными в солярии, наманикюренными и накрашенными из последних сил и на последние средства шмарами из разной «перди» [17]. Словно бы моя жизнь окончательно разделилась на «до» и «после». Мое прошлое и настоящее – две различные плоскости, удаленные друг от друга в космических масштабах.

Настя была совершенно не в моем вкусе. Она понятия не имела о тысяче всяких процедур, которые, на мой взгляд, просто обязана была выполнять любая нормальная девушка. Она была чудовищно старомодно одета. У нее были неухоженные руки, что, признаюсь, в любой другой ситуации поставило бы крест на возможности развития дальнейших отношений. И вместе с тем Настя была красива.

Парадоксально. Но она была именно красива. Своими исцарапанными коленками и убогим платьем. Пшеничного цвета волосами, веснушками, щедро рассыпанными по щекам, и большими зелеными глазами.