Игорь Чужин: Уйти, чтобы не вернуться

Видимо, в тот день фортуна была на нашей стороне, потому что противник оказался абсолютно не готов к такому повороту событий и после первых же выстрелов дрогнул, а затем сломя голову бросился бежать обратно к мосту. Я каким-то чудом сумел взять в свои руки контроль над ситуацией и возглавил организованное преследование противника. В первый момент я хотел только проводить беглецов выстрелами, но, увидев под башней изрубленные на куски тела знакомых ушкуйников, буквально озверел. В общем, на другой берег Волхова сумели сбежать не более полусотни заговорщиков, остальные или остались лежать мертвыми на мосту, или утонули в Волхове.

Нет, я не ошибся, раненых действительно не осталось, потому что в бою под Славенской башней погиб Иван Щербатый и еще четыре десятка ушкуйников. Выжившие в этой кровавой бойне подчиненные сотника жестоко отомстили за смерть своего командира и дорезали раненых заговорщиков.

В первый момент у меня появилось желание ворваться на плечах противника в детинец, но благоразумие взяло верх над боевым запалом, и я приказал бойцам отходить назад в башню.

Когда адреналиновый угар схлынул и моя голова начала соображать, я ужаснулся делам, каких мы наворотили. Только по первым прикидкам мои стрельцы положили на мосту три с лишним сотни заговорщиков, а фактически находящиеся под моим началом ушкуйники дорезали выживших в этой бойне раненых.

Если трезво взглянуть на произошедшее, то боярин Томилин устроил в Новгороде настоящее Кровавое воскресенье, а ведь за каждым погибшим стояла семья, жена и дети. Однако рвать на голове волосы было уже поздно, поэтому я отправил Павла Сироту с докладом к Сторожевскому, а сам вспомнил свою военную специальность санинструктора и занялся помощью раненым.

Навалившиеся заботы отвлекли меня от тревожных мыслей, и я постепенно успокоился. В стрелецкой сотне потери оказались небольшими, всего двое убитых и пятеро раненых, среди которых тяжелых не было. Однако у ушкуйников Ивана Щербатого дела обстояли намного хуже. Только убитых у новгородцев было сорок два человека из ста двадцати, а ранеными оказались почти все бойцы, причем тридцать восемь серьезно. Так что в строю оставалось всего сорок бойцов, которым также требовалась медицинская помощь и отдых.

Как оказалось, такие большие потери ушкуйники понесли от «подлых стрел», которыми заговорщики обстреливали их на мосту. «Подлая стрела» – это стрела с заточенным в виде шила наконечником, весьма эффективное оружие против воина, одетого в кольчугу. Конечно, сразу такая стрела не убивает, но очень часто наконечник перед выстрелом втыкали в землю или опускали в горшок с протухшим мясом – благодаря такой обработке раны от «подлых стрел» быстро воспалялись, а антибиотиков в пятнадцатом веке еще не изобрели.

Очень часто даже легкие ранения «подлыми стрелами» приводили к заражению крови и мучительной смерти, именно поэтому ушкуйники поголовно вырезали выживших врагов. Такими стрелами в прежние времена пользовались варяги и свеи в боях против новгородской дружины, но, когда зарубежный опыт переняли новгородцы, на «подлые стрелы» был введен неформальный запрет. Война – дело профессионалов, а кому из профессиональных воинов хочется умирать в мучениях после плевого ранения? Поэтому нарушителей установленных правил ведения войны жестоко уничтожали все противоборствующие стороны.

Пока я оказывал помощь раненым, прошло около двух часов, и к Славенской башне в сопровождении Сироты прискакал Еремей Ушкуйник с десятком своих дружинников. Я только что закончил обрабатывать рану одного из бойцов, который вскоре должен был умереть. Ушкуйник потерял много крови и навряд ли выживет, хотя я сделал все, что было в моих силах. Однако осознание своего бессилия угнетало, поэтому настроение было паршивым, а злоба на судьбу буквально распирала мою грудь.

– Я же приказал не лезть мне под руку! – злобно зарычал я, когда чья-то ладонь легла мне на плечо.

– Александр, не рычи, это я, Еремей! Пойдем в другую комнату, нам срочно поговорить надо.

– Ладно, Еремей, пойдем поговорим. Тяжелораненых вроде больше нет, а с остальными и без меня разберутся, – ответил я, и мы с Ушкуйником вышли из импровизированного лазарета.

Мы уединились в караулке на втором ярусе башни, после чего Еремей с места в карьер начал рассказ о сложившейся тяжелой обстановке в Новгороде:

– Александр, не знаю, чем мы прогневили Господа, но наши с тобой дела хуже некуда! Проморгал я заговор, а как оказалось, подсылы московские готовили смуту уже давно! Пока я ушами хлопал, у людишек Судаковых и Норовых на Торговой стороне почти полторы сотни переодетых дружинников по подвалам попряталось. Когда в детинце вечевой колокол зазвонил, вся эта тварь из щелей повылазила и в спину нам ударила. Сторожевский с десятком своих воев на Воскресенской улице в засаду попал и не сумел отбиться, в общем, убили злодеи Никифора! Не знаю, как нам вообще удалось отбиться! Правда, когда до нас дошла весть, что ты на мосту всю шедшую на подмогу смутьянам дружину побил, то мы тоже сдюжили и разогнали татей. Сейчас мой брат вместо Сторожевского дружину под свою руку взял, но он плохой воевода, так что тебе придется встать во главе нашего войска. На твою усадьбу тоже нападение было, но твои стрельцы отбились и постреляли налетчиков, как собак. Крови в Новгороде пролилось много, прямо и не знаю, что теперь делать будем! Однако, снявши голову, по волосам не плачут, поэтому нужно идти до конца, к тому же бежать нам некуда!