Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»

К наличию крупного воинского контингента у меня возражений не имелось до тех пор, пока мои старые соратники не стали задавать Пузикову вопросы. Выяснилось, что ему требуется поместье для получения кормов, его людям пищевое и денежное жалованье, да избы для постоянного проживания. Даже имеющиеся в наличии стрельцы пробивали некоторую брешь в казне княжества, хотя Ждан и обещал найти им для жилья дворы, готовые принять воинов на постой.

– Какое жалованье требуется на полк? – поинтересовался я.

– Да немного, серебра бы рубля три служивым, да хлеба и круп бы четей тридцать, чтоб семейству их не околеть, да сукна б на кафтаны, чтоб как войско, а не оборванцы гляделись. Ну ещё по безделице – кажному полсть мяса, ведро вина да пудок белорыбицы трижды в год. Десятским корма и монет поболее чуток, сотским втрое от простых, да поместья им бы дать четвертей по сто в каждом поле. Ну а мне как прикажешь, княжич, но уж в полутора раза от сотника голове вполне вместный оклад был бы, как денежной с хлебным, так и поместной, – отвечал молодой карьерист.

От этих раскладок всем стало дурно, оставалось узнать точный доход удела, но, судя по грустным лицам дворян, если налогов и хватит, то впритык.

– Статочное ли это дело, цельный полк с двух малых уездов кормить, – возмутился Коробов. – Испокон веков таковой беды с нами не бывало. Полное оскудение людишкам выйдет. Да и где селиться-то такой прорве служивых? В Угличе, чай, стоко дворов-то не будет.

– Ништо, крестьянишек по округе в сёлах к зиме на городовое дело соберёте и срубите новые слободы, – ехидно утешил новоиспечённый стрелецкий голова. – Чтоб с удельных прибытков новоприбранным служивым кормиться, об том указ есть царский. Сам у судьи стрелецкого приказа видывал, у боярина Иван Васильевича Годунова, так что можете челом ему бить, ежели таковой постой вам невмочь.

Обед завершился на траурной ноте, моя свита расходилась с него как пришибленная. Стрельцы с головой отправились в посад – определяться на постой, я же с парой дворян двинул к болящему дьяку. К нашему приходу он уже вылез из лохани и с довольным видом дул рекомендованный брусничный взвар.

– Спаси тебя Христос, княже, – страдающему стало явно легче, и его начали терзать ненужные мысли. – Корешки да листва те не колдовские часом? Не согрешил ли я по твому совету, без свово умысла?

– Что ты, как подумать мог сие! – делано возмутился избавитель от мучений. – Разве супружница царского шурина посоветует чего Богу не угодного?

– Ну да, ну да, эт лукавый мне нечестивые помыслы в голову толкает, – исправился Алябьев. – Тяжко ему, видно, что избавился аз Божьим соизволением да твоим советом от мук адовых, нечистым на меня измысленных.

Не лишённый последней совести, а потому благодарный мне за исцеление дьяк честно рассказал, что велено ему учитывать все доходы удела и слобод, назначенных в кормление Марье Нагой, и контролировать их сбор. Первым делом ему следовало обеспечить содержание стрельцов и уж потом выдавать на обиход удельному двору да царственной монахине. Что эти выдачи будут обильными, сильно сомневался сам приказной, точнее сказать он не мог, все писчие книги по городу и уезду пропали во время бунта.

– Сам с чего кормиться думаешь? – прямо спросил я у приказного.

– Дык пожалуешь, поди, земелькой-то в испомещение, – простодушно удивился Алябьев. – Опять же, у водицы быть да не испить – такого на Руси не видывали.

– Нет, честный друже, положенных по чину кормов не жди – они мне царём пожалованы, – пришлось огорошить представителя финансового ведомства. – Поместья давать не с чего, сам вскоре исхудаю, в рванине ходить буду, а будешь лихоимствовать – поеду брату челом на тебя бить.

– Как же житьто и царёву службу справлять? – поразился служащий четвертного приказа. – У меня ж дачито в Нижегородском уезде, оброк возить оттуда крестьянам моим невмочно, а с торга еду да питьё куплять никаких прибытков не хватит.

После недолгих торгов дьяка удалось уговорить закрывать глаза на отклонения от правительственных указаний за небольшую мзду. Согласился он на посул в размере поместья из полутора сотен четвертей доброй земли в каждом поле, да официально положенных сборщикам налога кормовых денег в размере пяти процентов от собранных средств. За это дал согласие Дмитрий сын Семёнов заниматься только лишь учётом, притом взять в подьячие и писчики моих людей, а сбора денег с населения не делать вовсе, полностью доверяя эту щекотливую процедуру княжеским приказчикам. К тому же ездить в седле приказному было явно вредно, о чём ему доходчиво разъяснили.