Юрий Иванович - Роль чужака

Раза три мы ещё выпили грамм по сто. Или раза четыре?.. Не удивлюсь, если и все пять или шесть! Потому что в какой-то момент я осознал нас громко спорящими на тему: могут ли целители прирастить человеку хвост и как потом человек этим хвостом сможет пользоваться в бою. Интересная тема оказалась! Глубинная. Масштабная.

Вот только стоящей рядом со столом Машке наш спор совсем не понравился. Поэтому она постучала костяшками пальцев по столу, привлекая наше внимание к себе, а потом ехидно спросила:

– Тук-тук-тук! Кто в теремке дубовом живёт? Остались ещё какие-то мозги или все проспиртовались?

Я понял, что до какой-то степени чуточку протрезвел, потому что смог вполне внятно произнести, без заикания:

– О! Наша прелесть пришла!.. Ложись в кроватку, я сейчас приду… И-и-и ка-а-ак вставлю!..

– Животное! – вспылила императрица и попыталась мне дать то ли по уху, то ли пощёчину нанести, но только вскрикнула, отступая на шаг и дуя на свои пальчики: – Ах ты, скот! Чего током бьёшься?!

– Милая! Ты хотела сказать – скат? Который электрический?.. Хе-хе…

Но Мария на меня уже не обращала внимания, а набросилась на Грозовую:

– Тётя Апаша! А ты как себя ведёшь? Ты же не пьёшь! Чего тебя на ром потянуло?.. Посмотри в зеркало! Да ты пьяна, как сапожник! Как ты пойдёшь по коридору?

– Ой, да не кричи ты так!.. – кривилась главнокомандующий. – Ну, выпили мы чуть-чуть, ну, расслабились… Хороший парень, этот… как его… Платоша, с ним можно кашу варить! Да-с… К тому же здесь гостевая спальня есть, сейчас пойду, часик-два сосну и буду как кукурузный початок… – Она встала и изрядно покачнулась. – Ох, что-то меня и в самом деле пробрало… Никак мало́й меня подпоил!.. Ха! Молодец!..

Ну вот, и тут меня похвалили. Хотя это ещё вопрос, кто кого подпоил. Но в самодовольной улыбке я расплылся, наблюдая, как её императорское величество лично тянет здоровенную тётку в другую спальню, а потом возвращается оттуда красная от гнева и физического усердия. Моя довольная рожа ей сильно не понравилась, и она замахнулась уже для очередного удара мне по уху. Но вовремя вспомнила, что я даю сдачи даже в таком состоянии. Экселенс, как-никак!

Поэтому в мой адрес вылился поток непритязательных ругательств и угроз. Ругательства меня не коснулись, потому я считал себя выше них, а вот одну угрозу я расслышал:

– И сегодня будешь спать один! Лучше я к себе в постель позову кого иного, культурного, интеллигентного и уважающего меня самца! – и я рассердился:

– Прокляну! И у тебя… у тебя… сиськи маленькими станут!

– Только попробуй! – ни капельки не испугалась разъярившаяся Машка. – Пусть у меня хоть на четверть размера грудь уменьшится, я всё поотрываю, что мешает тебе танцевать!

– Да я вроде не по тем делам…

– А вот станешь – по тем! – Она выглядела в своём искреннем гневе великолепно, и я опять блаженно заулыбался. Это ей напомнило ещё кое-что: – Кстати! Что ты там сотворил со своим бароном Белым? Старик пришёл в себя и всем вопит, что ты его вылечил для того, чтобы убить. Обвиняет тебя в предательстве, говорит, что ты заслан к нам в тыл зроаками. И твоя цель – убить императрицу с принцессами.

– Э-э? – попытался сообразить я, чем это мне может грозить. – Врёт!

– Да в том-то и дело, что Трёхщитные утверждают: не врёт.

– Значит, сильно верит в то, что сам придумал, – сумел я сделать логический вывод. Но Мария мне и здесь не поверила:

– Тем не менее у тебя крупные неприятности. Обвинение в предательстве – это серьёзно. И ещё барон кричал, что ты старался убивать наших егерей. Так что изначальная версия твоего геройства трещит по швам. Будем выяснять, что правда, а что – ложь. Тем более что в палате барона – масса странностей и непоняток. Чёрная сажа на подушке, внезапно заросшая рана, к которой лучшие целители боялись прикасаться. И никто посторонний туда не входил, а Строган Белый твердит, что ты был там и собирался его дальше мучить.

Немалое удивление таким поведением старика, которого я вывел из комы, меня ещё больше отрезвило. Захотелось немедленно отправиться к историку в его палату и не мудрствуя лукаво набить ему морду за такое оголтелое враньё. Но вспомнив о боли, которая столько дней терзала сознание несчастного, я решил, что надо выждать. Лишь когда страдания немного забудутся, тогда и устраивать разбирательства. Да ещё не факт, что правду удастся вычленить и преподнести в нужном виде.

Всё-таки мозг человека, если невероятно пострадал, не лечится по определению. После такой травмы человек мог сойти с ума, всё забыть, а то и перенести на себя некие не присущие ему мысли и замыслы. То есть стать фактически иным мужчиной. И что такому человеку докажешь, если он свято верит во всё, что наплели ему болезненные фантазии?