Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

Под звуки блюза она, подняв руки над головой, начала танцевать.

Я подумал – вот ведь сколько раз видел, а все равно смотреть не надоело. Что значит – красота!

Юлька тем временем, полузакрыв глаза, изгибалась, как тростинка, но она не была бы Юлькой, если бы в самый апогей танца вдруг не сказала негромко: «И не надейтесь, стриптиза не будет!» и сразу же склонилась перед нами в грациозном поклоне.

И захохотала! И позвала Варьку на кухню к открытой форточке перекурить.

Рукавишникова не курила, да и сама Юлька вообще-то – тоже, но выпендриться с сигаретой между пальцами любила. Будуарную гранд-даму изображала, блин!

Ее-то мы с Рукавишниковой и пошли провожать. На стоянку такси. И вот во время этой неспешной прогулки как-то так получилось, что Варвара возьми – и скажи Юльке:

– А ты приезжай ко мне в гости! Я тебя свожу к скамейке, где Толик с ребятами пел, и все покажу!

– А я и приеду! – завелась Юлька.

– А и приезжай! – не отступала Варька.

– А и приеду! На майские и приеду! Переночевать пустишь?

– Да конечно!

Юлька, смеясь, чмокнула меня на прощанье в щеку, с Варей они обнялись, и я слышал, как она шепнула Варваре на ухо:

– Я приеду! Созвонимся!

И держа в руках розы, села в такси.

Так началась эта дружба, которую девчонки пронесли через всю жизнь…

А когда мы шли домой, Варя, прижимаясь к моему плечу, сказала:

– Вот теперь, Толя, мне будет легче ждать тебя. Какие же у тебя хорошие друзья!

А я шел и думал, что вот Юля – красивая, умная, утонченная, а ведь одна… Ни подруг, ни… Тут я запнулся. Почему имело место это второе «ни…», я догадывался, конечно.

Но тут дело в другом. Юля – в высшей степени незаурядный человек, а такие люди обычно ведь и бывают одиноки. Решая глобальные задачи (или живя собственным миром) они самой своей необычностью отпугивают от себя людей…

Когда мы пришли, было около десяти вечера, Варька принялась помогать мне убирать посуду, а когда мы закончили, было уже более 12 часов ночи.

Как-то неловко было предлагать Рукавишниковой отправляться к тете, даже в собственном сопровождении. И я спросил ее:

– Переночуешь здесь? Я тебе постелю в спальне у родителей!

Рукавишникова решительно подошла к телефону, набрала номер и коротко переговорив с тетей, сказала мне:

– Все в порядке! Толь, так спать хочется!

Я пошел в спальню, поменял белье на постели мамы, и вернувшись в гостиную, сказал:

– Ну, все, можешь искупаться в ванной, и ложиться. Только розы свои потом снова в ванную в воду положи!

Она не пошла в спальню, а пришла в мою комнату, вся завернувшись в купальное полотенце. А я это предвидел, тем более, что мы все-таки выпили достаточно за день. И – не раздевался, а сидел за столом и читал книжку. И молча взял на руки Варьку, унес ее в спальню, уложил в постель и накрыл одеялом.

– Тебе в институт нужно поступить, – сказал я ей. – Так что думай об учебе!

И увидев задрожавшие от обиды губы, сказал, присаживаясь на край потели:

– Варюша, помнишь на лавочке у твоего дома мы говорили в прошлом году? Мы – не жена и муж, и я…

Она выпростала руки из-под одеяла и обняв меня за шею, прильнула ко мне.

У нее были изумительные груди. Не очень полные, но упругие, с розовыми сосочками. И меня чуть не скрутил спазм желания, я едва сдержал этот вовсе не ко времени сексуальный пароксизм. Я замер. Потом, справившись с собой, я оторвал Варюху от себя, вновь уложил ее и накрыл одеялом.

И прилег рядом, как тогда, осенью, 7-го ноября. Я гладил ее по влажным волосам, по лбу, касался кончиками пальцев век, и прикрывал их, прикрывал… И при этом шептал:

– Глупая ты моя, самая красивая, самая любимая…

И она уснула. А я смотрел на ее лицо, разметавшиеся по подушке волосы и думал, как сильно я ее люблю.

А Юлька ведь поехала в Боговещенку на первомайские праздники! И верная себе, выпендрилась и там!

Они вместе с Варварой и Надюхой Лишайниковой (теперь уже Бериковой) днем пошли знакомиться «с местами моей боевой славы». Потом, что вполне естественно вытекает из этих знакомств, Юля захотела познакомиться со всеми «моими» – девчонками, Бульдозером и Моцартом. Что вполне опять-таки естественно, чтобы полностью восстановить события годовалой давности, ребята взяли с собой инструменты, а девчонки – маракасы.

И не прошло и полчаса после этого, как по Боговещенке пронеслась весть – на Бродвее снова поют, наверное, Монасюк вернулся!

Но пел не я, пела Юлька, которая прекрасно изучила за год мой репертуар, и еще неизвестно, кто пел лучше – я год назад, или теперь – она?