— Мама и что? — спросил Виктор. Его лицо сделалось таким же потерянным.
— И сумка, — повторил Денис. — Они сумчатые, мужики. Как кенгуру. У их девушек маленькие сумочки на животе, понимаете? Совсем маленькие и плотно прижаты, поэтому не очень заметные. А соски — там, внутри, поэтому и фигуры такие странные…
И тут у Калюжного случилась-таки истерика. Он заржал с привизгом и навзничь завалился на мох, размахивая руками:
— Сумки! Кенгуру! Кенгуру, ёлки! Сиськи в сумке! — всхлипывал он и колотил по полу кулаками. — Мамка с сумкой! Охренеть!
Виктор наблюдал с растерянной ухмылкой и, когда Калюжный немного успокоился, спросил:
— Ладно. Мамки с сумками — это я понял. А как они узнали по грибам, Динь?
Калюжный приподнялся на локте:
— Ясно как. Нажрались, ёлки, и заторчали! — и снова гыкнул, уже устало.
Денис посмотрел на него с укоризной:
— В подвале у них — грибной муравейник, — начал он объяснять, и тут пробило меня.
Я сам не пойму, почему это было так дьявольски смешно. Видимо, это тоже был выход эмоционального и интеллектуального шока: Динька, с серьёзным видом говорящий дикие вещи. Единственное, на что меня хватило — это попытаться быстрее взять себя в руки. Денис смотрел хмуро, почти сердито, с выражением: «Я серьёзно, а вы ржёте, как идиоты», — и был в своём роде прав.
— Ты начал про муравейник, — сказал я, отчаянно пытаясь не расхохотаться снова. Я вдруг оказался в том состоянии, которое вызывает смех от любого пустяка. Только палец покажи…
— Муравейник, — терпеливо продолжил Денис, — а вокруг грибница. За ней ухаживают муравьи. Ребята спустились в подвал, а муравьи принесли Золмингу два грибочка, вот таких, с ноготок. Он их понюхал и догадался, что мать Цвика собирается приехать…
— Стоп, — Виктор прищурился. — Ты сам-то понял, что сказал?
— А что? — удивился Денис. — Я говорю, они узнали по грибам. Понюхали — и догадались. И Цвику давали нюхать. Он обрадовался.
Мы переглянулись.
— Это технологии, да? — спросил Виктор. — Какие-то здешние технологии, что ли? Чтобы гриб понюхать и…
— Надо быть Диней, чтобы всё это спокойно воспринимать, — сказал я. — Очевидно, технологии. Только не спрашивай, как именно можно догадаться о чьём-то приезде, понюхав гриб.
— Давайте поднимемся на крышу, мужики? — снова попросил Денис.
Я потрясённо понял, что ему, в сущности, пока всё равно, каким именно образом его приятели-лицин получают новости, нюхая грибы. Он просто собирает информацию о мире. И, пожалуй, он прав. Инопланетянин видит, как человек смотрит на термометр за окном и говорит: погода нынче тёплая — наверное, инопланетянину в первый момент не особенно важны строение и принцип работы термометра. Вещь, с помощью которой здешние жители узнают температуру воздуха — и предовольно пока. Ну, так грибы — вещь, с помощью которой здешние жители узнают новости. И хватит.
Обычное дело для этого мира, к чему суетиться?
— А ты нюхал? — спросил Калюжный.
Денис кивнул.
— Но я не понял. Лицин переговариваются запахами, а я понимаю с пятого на десятое, — грустно сообщил он. — Некоторые вещи не понимаю вообще, даже когда они — медленно и раздельно. У них вот тут — такая складочка, чтоб убирать запахи, а вот тут…
Вот что принципиально, думал я. Язык. Местная артикуляция. Речь запахами, которую надо попытаться, если уж не воспроизвести, то понять.
— Денис, — сказал я, — ты просто молодец. Тебя бы взяли в любую космическую экспедицию.
— Нет, — грустно сказал Денис. — У меня девять классов, кто взял бы?
— Пойдём на крышу, — сказал я. — Я видел этот аэростат во сне.
— Слышь, это, — сказал Калюжный. — Пусть хоть трусы отдадут. Что мы будем в одеялах — как идиоты?
— Можно зайти за трусами по дороге, — с готовностью сказал Денис. Ему не терпелось вытащить нас из этой комнаты и показать всё, что он успел тут изучить.
Я встал, а за мной — остальные. Кудинов отодвинул занавеску из зелёных нитей на окне: уличный свет уже стал мягким, вечерним, и я подумал, что мы ухитрились проспать почти целый день. Дождь перестал. Лес стоял вокруг дома зелёной стеной — и сам дом был частью леса, а увидеть из этого окна воздушный шар нам не удалось.
Впрочем, я уже знал, как он выглядит.
До того, как мы отрубились, мне еще верилось во всякий пацифизм. Я ведь думал, что покараулю, пока салаги дрыхнут. Разумовский сам предлагал — но я подумал, что сделаю надежнее: слишком уж его сильно лечили — и глаза у него прямо сами собой закрывались, заметно.
Читать дальше