Александр Казимиров - Забулдыжная жизнь

Плафон не знал, что ответить. Прибрав на столе, он отворил балкон и избавился от пустых бутылок. Каждый бросок сопровождался звуком битого стекла. Санаторий жил взахлеб, сея вокруг себя осколки горькой правды.

Строитель надавил на красную кнопку в изголовье кровати. Прибежала нянька, бойкая тетка с черным пушком над верхней губой. Она без умолку тарахтела, меняя на строителе памперсы.

— Теперь веселее тебе будет. А то и поговорить не с кем!

В мятой футболке и перекрученных на мосластых ляжках трико строитель принял вид интеллигентного человека. Нянька ловко закинула его в коляску. Присев на корточки, она натянула на мертвые дугообразные ступни тапочки.

— Может, скотчем их примотать? Потеряешь ведь, — предложила нянька. — Ну, как знаешь! Я у тебя отхлебну чуток — давеча погудела малость.

Не дожидаясь ответа, она осушила стакан водки и рванула дальше исполнять профессиональный долг.

Вечером санаторный корпус зашевелился. Первым в палату заглянул кривоногий мужик с вывернутыми внутрь лодыжками. Познакомившись с Плафоном, он сказал: «Я мигом! Только за женой сгоняю!» — и вприсядку выскочил из палаты. За манеру передвижения его прозвали Колобком. В санатории отдыхали и семейные пары, и даже вполне здоровые граждане, ухаживающие за родственниками. Вот эти ухаживающие и снабжали колясочников всем необходимым, затариваясь в магазинах. В крайнем случае водку с переплатой брали у медсестер и нянек.

Супруга Колобка, миловидная женщина, сидела неподвижно, словно манекен. Ее высохшие, как у строителя, бесцветные кисти прилипли к подлокотникам. Фигуру опоясывал широкий матерчатый ремень. На тонких ногах с раздутыми коленями лежал пакет. Из него выглядывали горлышки бутылок.

— Знакомьтесь! — сказал Колобок.

— Марина, — улыбнулась жена Колобка и еле шевельнула пальцами.

Голова женщины, с гордо вздернутым подбородком, осталась неподвижной. Казалось, Маринка преднамеренно задрала его, чтобы выглядеть подтянуто и независимо.

— Василий! — представился Плафон и сделал комплимент: — У вас красивый пояс!

— Спина у Маринки слабая, не держит совсем, — пояснил Колобок его предназначение. — Чтобы не вывалилась из коляски, я ее пристегиваю.

Колобок хлопотал у стола. Появились стаканы, открытая банка с огурцами и шпроты. Откупорив бутылку, Колобок убрал в шифоньер пакет с оставшейся водкой. В этот момент в палату заехал полный мужик лет пятидесяти.

— Всем привет!

Звали мужика как персонажа трилогии Астрид Линдгрен. Во время кровельных работ он упал с крыши. С тех пор Карлсон жил в коляске. Выставив два пузыря янтарной «Анапы», он помог Колобку сервировать стол.

В первую очередь стакан поднесли хозяину палаты. Черепушка того запрокинулась и проглотила содержимое. Плафона ошеломила нежность, с которой Колобок ухаживал за супругой. Приложив к губам Маринки стакан, он дождался, когда та выпьет. Затем вытер ей носовым платком губы и вогнал между них маринованный огурец. Тот с хрустом исчез в белозубой «мясорубке».

— Дерябнем за знакомство! — предложил Карлсон.

Плафонова сила воли хирела, желание выпить — росло. «Черт с ним, сегодня оторвусь, а завтра начну реабилитацию», — решил он. Водка развеяла пелену летаргического сна, в котором Василий пребывал полгода, разукрасила мир в веселые тона. Санаторная келья стала больше и уютнее. Необычайная, давно забытая легкость вернулась к Василию и толкала на разговоры.

Он на ухо спросил у Колобка, что стряслось с Маринкой.

— Да что стряслось…

Колобок задумался, стоит ли выдавать семейные тайны. И тут же слил их со всеми подробностями.

— У Маринки хобби было — рыбу ловить. Раз в неделю соберутся с бабами, возьмут закуси, литра три водки и укатят на водохранилище.

— На рыбалку? — усомнился Плафон.

— А чего тут удивительного, плоды эмансипации. Я с пониманием отношусь к капризам жены. — Подтверждая сказанное, Колобок поцеловал Маринку. — Бывало, так нарыбачится, аж лыка не вяжет. Занесут ее домой, бросят у порога, и не знаешь, что делать: буйная она спьяну! Ну, я ее и не трогаю. Лежит моя прелесть, во сне пузыри пускает. Ночью оклемается, нырнет под одеяло, и такая в нас любовь просыпалась! Любили друг друга по-всякому. Скажи кому — не поверят, а поверят — убьют из-за зависти! Правда, Марин?! — Колобок бросил на жену ласковый взгляд. — Конечно, всякое в нашей жизни случалось. Приходилось и по морде получать! Чего греха таить?! Собираю, например, рюкзак и по запарке не ту водку суну. Загружу «Пшеничную», а у Маринки от нее кишки наизнанку. Все — визг, писк, фингалы и бодяга. Маринка «Столичную» обожает. Нальет, бывало, в пивную кружки и тянет ее, как коктейль, через соломинку. В руке мундштук с сигаретой, дым — коромыслом. Красота — глаз не отвести! Смотрю на нее — и сердце от восторга замирает! Посасывает Маринка «Столичную» и хвалится, как они с бабами вагон угля налево толкнули! — Колобок закатил глаза, видимо, вспомнил чудные мгновения. — Решили как-то бабы на новом месте порыбачить. Приехали, вмазали за удачный клев и давай удилища разматывать. Подруги еще червей на крючки цепляют, а Маринка уже мармышку закинула, да неудачно: корягу зацепила. Алкоголь, сам знаешь, великую силу имеет над человеком — страху никакого, осторожность — к черту, одна цель впереди! Разбежалась Маринка и прямо с берега щучкой — хрясь! А там воды по колено.