Александр Казимиров: Забулдыжная жизнь

К субботе шестой седмицы Великого Поста снег сошел на нет. Кое-где в низинах и тенистых местах еще оставались рыхлые серые коросты, но они вот-вот должны были растаять.

В комнате, на диване, возлежал Лазарь Васильевич Куприянов. Вытянувшись в струнку, он походил на оловянного солдатика, упавшего от неловкого прикосновения. Из-под одеяла выглядывали волосатые ноги. На столе, в изголовье Куприянова, растопырил львиные лапы бронзовый подсвечник. Рядом соседствовал графин, оправленный штампованным серебром, а на коврике валялась раскрытая книжка с веером из страниц. Огонек свечи выхватывал из сумрака заострившееся лицо барина, придавая ему благородную величавость.

Возле секретера сидел Спиридон — худощавый мужик с пышными усами и бакенбардами на помятой физиономии. Расчесанные на прямой пробор волосы придавали ему сходство с трактирщиком. Он неотрывно смотрел на барина, изредка переводя взгляд на облупленные носки своих сапог. За шкафом шуршали мыши, да голая ветка рябины докучливо стучала в окошко.

Чтобы как-то отвлечься, Спиридон подошел к столику. Поборов неуверенность, выдернул из графина стеклянную пробку и наполнил бокал. Будто от дурного предчувствия он поежился, искоса взглянул на покойника и залпом выпил. Вино побежало по жилам, согревая и придавая уверенность. Раскатом грома ударили настенные часы. Спиридон присел от испуга. Когда бой закончился, он перекрестился и облегченно выдохнул.

— Царствие вам небесное, Лазарь Васильевич! Уж не обессудьте. — Спиридон облизнул губы и поцеловал хозяина в лоб.

Прикосновения к холодной коже вызвало брезгливость. Камердинер поморщился, схватил графин и отхлебнул из горлышка. Покойный барин не ахнул, не возмутился, не сделал замечания. Вино смыло неприятное ощущение. Усевшись на стул, Спиридон оперся руками на колени и предался размышлениям: «Наследников у барина нет. Проверять все ли в целости и сохранности — некому, если не считать Марфу, экономку. Так за Марфой за самой грешки имеются! Какой резон ей языком болтать? — эта мысль родила следующую: — Может, взять чего на память? Один черт, никто не узнает!» Бесы помутили сознание мужика: «Бери, бери! Твое терпение должно быть вознаграждено. Что найдешь — хозяину уже не пригодится, а тебе — еще жить да жить! Если ты не возьмешь, так другие прикарманят». Спиридон осторожно обыскал одежду покойного — пусто! Полез в секретер. В одном из ящиков ему попалась деревянная шкатулка. Кроме бус в ней лежало: пара фамильных перстней, брошь, украшенная камнями, и миниатюрный, хитро закрывающийся то ли флакон, то ли футляр в виде золотого желудя.

Внизу во дворе, задохнувшись от бега, фыркали кони. Спиридон торопливо сунул в карман драгоценности и убрал шкатулку на место. Как ни в чем не бывало он сел на стул. То ли от пережитого волнения, то ли от выпитого вина голова гудела. Пальцы предательски дрожали. Опасаясь подозрений, Спиридон плотно сжал кулаки. Хоть и было прохладно, на его лице выступила испарина.

Хлопнула дверь. Под тяжелыми шагами болезненно застонали половицы. В комнату ввалился полицейский с красным мясистым носом и слезящимися глазами. От него тянуло весенней свежестью и властными полномочиями. Из-за широкой офицерской спины выглядывали: сутулый фельдшер в коротком пальтишке, Марфа и барский кучер Фрол, мявший в руках треух. Не обращая внимания на Спиридона, все столпились около мертвеца. Убедившись в отсутствии пульса, фельдшер жестом пригласил стража порядка. Тот огляделся, достал из папки разлинованный лист бумаги и оседлал стул. Потом повернулся к экономке.

— Расскажи, как обнаружили труп.

Та, не зная с чего начать, потирала озябшие руки.

— Утром я всегда кофий в постель барину подаю. Нынче зашла, смотрю, вроде спит. Но не как обычно: Лазарь Васильевич на боку любил. А это лежит на спине, подбородок задрал, руки вытянул. Думала: захворал. Прикоснулась ко лбу, а он холодный. На всякий случай поднесла зеркальце ко рту — чисто! Испугалась я! Сразу за вами в город помчалась.

Полицейский расстегнул ворот шинели, взял пустой графин и втянул носом воздух из горлышка.

— Мадера! — со знанием дела заключил он. — У нас такое вино — редкость, господа домашние наливки предпочитают. Оно и понятно — дешевле выходит, а удовольствие не хуже!

— Барину из столицы привезли дюжину бутылок. Он вино в графин сливал. Говорил, что так эсте… эстетичнее, — Марфа с трудом выговорила последнее слово.