Александр Казимиров - Забулдыжная жизнь

— Оформите путевку у старшей медсестры, — как заводная трещала нянька. — Она выдаст медицинскую книжку, назначит процедуры и заселит в палату. Да не волнуйтесь вы, у нас тут здорово! По вечерам конкурсы проводят, дискотеки устраивают, кино через день крутят!

Пышная, с густо намазанными ресницами и большим выразительным ртом старшая медсестра рассказывала Василию о жизни в санатории. В кабинете пахло духами. Флюиды сладострастия атаковали перегоревшие пробки в голове Плафона, и те заработали. Трассирующими пулями мимо ушей пролетал инструктаж, застревая в памяти Василия обрывками фраз: «Не пить… Не дебоширить… Не вступать…» Плафон автоматически кивал и пожирал медсестру глазами.

— Пойдемте, я покажу вашу палату, — сказала медсестра.

Завороженный играющими под халатом ягодицам, Плафон крутил колеса. Медсестра распахнула двери палаты и пропустила колясочника вперед.

Маленькая светлая комната тряслась от храпа. На кровати у окна лежал человек, укрытый с головой. На полу валялась пере-вернутая коляска. Под столом со следами банкета толпились бутылки. Возмущенный незапланированным визитом, из консервной банки выглянул таракан. Пошевелив усами, он спрятался обратно. Медсестра сдернула с курортника одеяло.

— Опять пил?! Я тебя домой отправлю за дисциплинарные нарушения! Слышишь?!

Скелет в памперсах натянул на голову подушку.

— Полюбуйтесь на него! — женщина надула губы. — За неделю не прошел ни одной процедуры! Разве он когда-нибудь станет полноценным членом общества?

Из-под подушки выглянуло синюшное злое лицо, окинуло Плафона рассеянным взглядом и сказало:

— Клавдия Борисовна, принесите водки! Деньги в тумбочке.

— Ты что себе позволяешь?! — дрогнул голос медсестры, ее лицо покрылось пятнами.

В повисшей тишине было слышно, как таракан в консервной банке уплетает кильку в томатном соусе. Старшая медсестра растерялась и стала мять одеяло, будто хотела его задушить.

— Клавдия Борисовна, расслабьтесь! Это мой знакомый.

— Вон оно как! — облегченно выдохнула женщина и бросила на стул задушенное одеяло.

Она пошарила в тумбочке и испарилась. Через минуту Клавдия Борисовна появилась снова, словно опасаясь слежки, торопливо сунула под одеяло бутылку «Столичной».

— Надеюсь, об этом никто не узнает?! — обратилась она к Плафону.

— Ни одна живая душа!

Строителя терзало желание опохмелиться. Стряхнув с кровати безжизненные ноги, он присел. Опершись о матрац высохшими, похожими на пауков кистями, строитель попросил водки. Вид у него был — краше в гроб кладут. Плафон отвинтил пробку. Давно забытый аромат спиртного разбудил сладкие воспоминания. Василий еле сдержался, чтобы не дернуть прямо из горла. Он протянул строителю стакан. Тот сжал его неестественно выгнутыми ладонями и выплеснул содержимое в запрокинутую голову. Строитель крякнул и втянул носом воздух.

— А ты?

— Я не буду, — отказался Плафон. — Хочу здоровье поправить.

— Ну и дурак! Здоровье уже не вернешь — медицина бессильна в нашем случае. Плесни-ка еще, кажется, прижилась!

Алкоголь вернул строителя к жизни. Пока Василий перекладывал в шифоньер свои вещи, сосед ударился в рассуждения.

— Средняя продолжительность жизни таких, как мы — пять, от силы, семь лет. Редко кто перешагивает десятилетний рубеж. Все это время человек зажат в четырех стенах. Ты за полгода на улице сколько раз был? Уверен, что ни разу! Потому что тебя надо спускать по лестнице. Вытаскивать коляску, а после прогулки ее мыть. Геморроя слишком много. Сначала книжки читаешь, телевизор смотришь. Жить чужой жизнью постепенно надоедает, а собственная — угнетает. Инвалид отгорожен от общества и зависим, как животное в вольере. Беспомощное, одинокое животное! Все реже и реже навещают друзья — у них свои интересы, в которых тебе нет места. Ладно, если есть кому за тобой ухаживать. А если нет? Что тогда? Глянь на мои руки. Пальцы почти не двигаются и ни черта не чувствуют. Закурю, бывало, задумаюсь… Опомнюсь, а на пальцах — волдыри. Кисть не сжимается — ложку держать не могу. Сделали мне на заказ «весло» — к запястью крепится. Тоже самое — с зубной щеткой, и со всем остальным. Хорошо, мать-старуха еще жива. Жена ушла, когда мы с тобой еще в больнице лежали. Вот и думай, высока ли цена такой жизни? — он ненадолго задумался. — Думаешь, я жалею себя? Ни капли! Мать жалко. Мне за ней ухаживать надо, а не наоборот. Дома я не пил, а здесь сорвался. Вернусь и — опять в завязку.