Сергей Марьяшин - Роботы божьи

Отсутствие виртуального мира в Дубне пугало Егора. Многослойная иерархия реальностей разом схлопнулась в одну тусклую серую картинку, что заставляло думать о неисправности чипа. Эти мысли нервировали. Привычная с раннего детства виртуальность была для Егора реальнее самой Дубны. Дубна же, подобно Америке и прочим местам, в которых он прежде никогда не бывал, казалась выдумкой, в существовании которой не уверен, пока не приедешь и не увидишь сам.

Целых два дня Егор жил жизнью инвалида и воспринимал окружающий мир подобно инвалиду. Инвалидность уравнивала людей, снабжая каждого одинаковым миром. Егор сознавал, что эта унылая картинка была тем, что видели поколения его предков, единственно доступным им миром, но все его чувства отчаянно противились этой идее. Он ждал, когда, наконец, все неприятности кончатся и он сможет вернуться домой, в Москву и ее виртуальный город-близнец.

Наташа пыталась приободрить Егора. Целуя его в ухо, она шептала, что пребывание в таком необычном месте расширит его кругозор. Пожалуй, что-то в этом было. Его восхищало обилие шрифтовых надписей ― занятной архаики, давно исчезнувшей в больших городах. Надписи окружали их повсюду: в общей душевой в конце коридора, где соседи-индусы разматывали свои чалмы на бесконечные грязные ленты, в номере, на вывесках и рекламных плакатах ― несмотря на запрещение рекламы, в Дубне она встречалась в изобилии.

Гостиничные надписи были однообразны и строги. В душевой они призывали экономить воду, в коридоре требовали беречь инвентарь и вовремя платить. Даже в шкафу обнаружился отпечатанный на старинном принтере листок, фиксировавший скудный список предметов в номере и предупреждавший об ответственности за воровство ― будто кому-то могли понадобится убогие проволочные "вешалки ― 4 шт.", предназначение которых едва ли знает и Среда Гулл.

Реклама выглядела самодельной и нередко была достаточно оригинальной. Так, из окна, выходящего в напоминавший сточную канаву двор, был виден краешек соседней улицы и вход в увеселительное заведение. Над дверью висело чучело ослика, зажатое между двумя рекламными щитами, словно бутерброд. Здраво рассудив, Егор решил, что это был сломанный робот-ослик. Откуда здесь взяться настоящему ослу, если крупные копытные уцелели лишь в зоопарках мировых столиц?

Единственным, что радовало Егора в Дубне, было солнце. Тут тоже случались дожди, но они проходили быстро, в отличие от многонедельных ливней в Москве. Ветер с Русского моря рассеивал тучи, не позволяя им затянуть город в бескрайнюю серую пелену. Яркое солнце безжалостно обнажало невидимую ночью изнанку Дубны: горы гниющего мусора, ржавые остовы лодок, черную плесень на сырых кирпичных стенах. Возможно, город в целом не был помойкой, но заточенный в номере Егор мог наблюдать лишь заваленный мусором задний двор и кусок улицы с барами.

Ему не нравилось отсутствие ровных поверхностей. Тротуар вдоль канала был завален битым кирпичем, рухнувшими фонарными столбами, пластиковыми канистрами и мелким мусором. Опасаясь споткнуться и упасть, прохожие все время смотрели под ноги, вместо того, чтобы любоваться восхитительным синим небом над своими головами. О роликовых ботинках, самодвижущихся скамейках и колесных роботах в таком месте можно было забыть.

Когда-то давно Егор смотрел научно-популярный стереофильм о плавучих городах вроде Дубны. Авторов не интересовали перипетии жизни отморозков, их привлекала фауна: подводные крысы и приспособившиеся к морской воде бобры, городящие плотины из искусственных деревьев в самых неожиданных местах. В фильме упомянули о слухах, согласно которым на дне каналов подобных городов обитают хищные саблезубые креветки ― двухметровые монстры, перед челюстями которых не устоит даже подушка таксобота. Говорили, что этих чудовищ породили безответственные ученые, реанимировавшие забавы или грантов ради образцы кембритовой жизни.

Крысы были повсюду, Егор даже встретил одну в душевой. Она спокойно ела что-то, не обращая внимания на моющихся людей. Ни бобров, ни, слава Шиве, креветок-переростков не наблюдалось. Во дворе росли искусственные деревья, на которые никто не покушался. В Москве светящиеся деревья-роботы служат ночным освещением и ретрансляторами Среды Гулл, их высаживают только в специально отведенных местах. В Дубне они одичали и росли, где сами считали нужным. Их корни прорастали сквозь понтоны и мусор, чтобы захватывать материал для построения своих стволов прямо из морской воды. Густые кроны жалобно звенящих на ветру черных листьев хоть как-то оживляли унылый квадрат грязного дворика.