Виктор Дьяков - Разница в возрасте

— Я тоже думала… Снабдили тут меня грамотами всякими, да чем-то вроде рекомендательных писем по линии комсомола. Там на них даже не взглянули. Это здесь я была активистка, отличница, а там… Мне после первого же экзамена уехать надо было, чтобы хоть в наш устинский «пед» успеть поступить, но меня чёрт понёс историю сдавать, всё доказать чего-то хотела.

В столовой почти никого не осталось, а Владимир, совсем забыл, для чего держит в руках вилку, и что недоеденный гуляш уже остыл.

— На билет я ответила от и до, но экзаменатор, ещё относительно молодой казах, начал задавать дополнительные вопросы о Ермаке. Я просто не могла тогда знать, что они считают Ермака врагом своего народа, если бы среди них хоть немного пожила… Минут десять я ему всё про Ермака говорила, я всё знала, все даты, битвы, походы, осады. А он меня спрашивает: «Как вы считаете, кто всё-таки такой Ермак?» Я опять, открыватель Сибири, русский Колумб…

— А он вам, что не Колумб, а Кортес, — предположил Владимир, узнавший за восемь лет службы в Казахстане отношение казахской интеллигенции ко всему, что связано с именем Ермака.

— Ещё хуже, — Катя невесело усмехнулась. — Бандит, грабитель, насильник, убийца, колонизатор… Потом спрашивает, как погиб Ермак. Я как в учебнике, что де хан Кучум напал ночью на спящих казаков… А он аж визжит, ложь говорит, его убил в честном поединке казахский батыр Сатабек. В общем, говорит, не знаете вы истинной истории республики, в которой живёте… А по истории у меня в школе вообще даже четвёрок никогда не было, одни пятёрки.

— А он вам, что двойку поставил?

— Да нет, наверное, испугался, что я пожалуюсь, и его национализм наружу выйдет. Тройку поставил. Но на этом ещё не кончилось.

— Так вы и дальше сдавать остались? — недоумевал Владимир.

— Я хоть и наивная была, но не до такой степени, чтобы после двух троек на что-то надеяться. Когда за документами пришла, подошёл ко мне один слащавый тип и говорит: «Вы девушка не торопитесь, если хотите можно пересдать». Я то, идиотка не пуганная, и поверила, даже обрадовалась, хотя вроде бы поумнеть должна была после Ермака.

— Ну и как, пересдавали? — не сообразил сразу, что она имела в виду Владимир.

— Всё это оказалось не бесплатно… — Катя скривила свои, по-прежнему сочные губы в бессильной злобе и вновь на глаза её, казалось, вот-вот навернутся слёзы.

— Взятку вымогали? — спросил, было, Владимир, но взглянув на лицо собеседницы, наконец, догадался, ведь она была красива и соблазнительна. Он вспомнил и то, как сам готов был за ней, семнадцатилетней девчонкой, помани она его… — Понятно, — тихо проговорил Владимир и, вновь опустив глаза в тарелку, стал ковырять вилкой холодный гуляш.

— Калбиты проклятые… и ведь не одной мне… всем кто посимпатичней и за кого вступиться некому… Потом я узнала, что в их среде ходит такая байка, де казаки столько их женщин поизнасиловали, потому надо восстановить справедливость, а я то со станицы бывшей родом, так что должна… — Катя сдержала слёзы, но голос её дрожал.

— Ну, и что же дальше, — Владимир решил узнать всё и переборол смущение.

— Тогда я сделала вид, что не поняла… Сейчас, конечно, я бы им всё сказала, но тогда… Вы ведь помните, какая я была тогда… Домой приехала, меня не узнали, одежда висит и взгляд как у тронутой. Три месяца проболела, мать меня в Устье, к невропатологу возила. Подружки, все хуже меня учились, кто в институт, кто в техникумы поступили, а мне, поверьте, даже жить тогда не хотелось. Не знаю, когда бы это состояние у меня само собой прошло, но тут мама моя на работе застудилась сильно, заболела, и на меня все заботы по дому свалились. Потом… ох потом… Отец, как мама слегла, погуливать стал. В общем, пришла беда отворяй ворота, пошло поехало, младший брат школу начал пропускать… Катя говорила и смотрела на Владимира, и он как будто чувствовал немой укор: а где ты в это время был, почему не появился, не помог, когда мне было так тяжело… Чтобы отогнать наваждение Владимир энергично заработал челюстями, а потом спросил:

— Но вы всё же вышли замуж?

— Мама через год умерла… от всего… На меня как затмение нашло, отца убить была готова. Его иждивенкой оставаться не могла, на ферму пошла, где мама работала. Помните, вы мне говорили, что в ваших сёлах девчонки с малых лет?… Вот и мне пришлось доярского труда хлебнуть. Думала, не выдержу, руки страшно болели, пока не привыкла…

Его взгляд поймал руку Кати, безвольно как плеть, висящую вдоль спинки стула — в этой крупной, сильной, с набухшими венами сухой рабочей ладони не было ничего общего с той пухлой ладошкой барышни, которую ему так хотелось тогда потрогать… Катя, устремив взгляд куда-то за собеседника, продолжала рассказ: