Владимир Кожевников - Забытый. Литва

«Опять опоздал, мать твою!..» — Митя беспомощно оглянулся на Алешку, не ожидая уже и его увидеть, но тот был рядом, вопросительно смотрел.

Его спрашивали, а он не знал, что делать!

Он махнул рукой и поскакал вперед. И тут перед ним из тучи пыли возникла ватажка (человек семь-десять) бегущих поляков, пешцев. Они уже все побросали (только щит на спине) и, видимо, очень устали (топали тяжело и редко) и, наверное, одна у них надежда оставалась — до леса добежать.

— Стой! Сдавайся! — вне себя взвизгнул Митя, но они даже не оглянулись, продолжали бежать. И как он мог тут сразу сообразить, что они просто не понимают — может, и не слышат — о чем он!

Митя дернул из ножен меч и, настигнув бегущих, обрушил его на голову ближайшего. Тот, по-заячьи вякнув, рухнул.

Рядом был Алешка, он ударил своего, но попал не в голову, а в плечо, и поляк, падая, взвыл жутко. Услышав его, остальные оглянулись и все, как один, пали на колени, подняв над головой руки в мольбе о пощаде.

Митя осадил коня. «Господи! Зачем?! Зачем я его ударил? Ведь безоружный, бежал...»

Оглянулся. Убитый лежал в пыли, голова рассечена, кровь... Ему стало тоскливо, муторно. Опять вспомнилась Петькина свинья, дымящиеся сало, мясо... Тьфу! А тут еще этот жуткий вой... Митя беспомощно оглянулся на Глеба. Тот сделал знак дружиннику. Дружинник повернулся, подъехал и махнул саблей. Вой прекратился. У Мити дернулась диафрагма. Понял, что сейчас вывернется наизнанку, стало стыдно.

Но тут его отвлекло: словно пчела укусила в бок. Он хлопнул рукой и обнаружил, что в боку у него торчит стрела. Пока раздумывал, откуда она могла взяться, в глазах побелело, и он поехал с седла.

* * *

Очнулся Митя довольно быстро. Алешка вез его на своем коне, придерживая за плечи, назад, в расположение Олгерда.

— Куда ты? К деду давай!

— Где он еще, дед-то? Да и дерутся там. А тебе помощь нужна. Кто ее знает, куда она там воткнулась...

— Да куда-куда! — Митя хватается за стрелу и с силой дергает. Она довольно легко выскакивает, но у Мити опять белеет в глазах, и он опять на какое-то время проваливается в ничто. А очухавшись, слышит, как Алешка матерится всеми известными ему словами:

— ...трам-тара-рам! Сопляк! Какого х... ты дергаешь?! Шутки, что ли?! Или тебя умные люди так и не научили ничему?! А если порвал что?! А ну — кровью сейчас изойдешь?! Храбрец гребаный!!

Митя молчит. Понимает, что погорячился, и оправдаться нечем: теплая сырость расползается по боку (он слишком это чувствует!), и ему ничего не остается, как покрепче прижать рану и ждать.

Они довольно скоро выбираются к ставке Олгерда. Глеб кричит:

— Великий князь! Парнишку стрелой задело.

— А вы куда смотрели?! — неожиданно громко и зло кричит Олгерд и делает знак рукой.

К Мите бросаются из свиты, бережно принимают из Алешкиных рук, укладывают на мгновенно расстеленную попону. Над ним склоняется какой-то седоусый, ловко раздевает, осторожными умелыми пальцами ощупывает бок. Потом вдруг резко надавливает — Митя вскрикивает.

— Ничего, ничего... Нестрашно. Нестрашно, князь! — седоусый оборачивается к Олгерду. — Сейчас потуже перевяжем... Завтра встанет.

— Твое счастье, — роняет Олгерд Глебу и отворачивается, и как будто забывает о них.

Митю несут куда-то. Алешка идет рядом и вздыхает.

— Чего вздыхаешь? Поезжай! Ищи Любарта, деда, монаха. Хоть скажешь, что мы живы-здоровы. А то дед небось беспокоится.

— Да-а... здоровы... Приеду — спросят: почему один?..

— Скажи, отец при себе задержал.

— Отец?! А-а! — Алешка просиял. — Ладно! Хорошо! Тогда я, это... Поехал?!

— Езжай, езжай.

Митя ненадолго остается один. Потом появляется седоусый. Он начинает колдовать: чем-то мажет рану, туго заматывает тонкой тряпицей, дает Мите попить чего-то теплого с кислинкой. Потом чего-то горького, потом опять кислого, потом еще... Последнее питье напоминает ему малиновый мед. Действительно, через малое время его прошибает пот, становится уютно, приятно, и Митя засыпает.

Он проснулся от ощущения, что на него смотрят. Было темно, душно. Повел глазами: чуть позади изголовья увидел пламя свечи, а за ним — огромные удивительные глаза. «Где я их видел? Ведь видел же... А где я? — Митя вспоминает. — А! Да! У Олгерда... Стрелу в бок...»

Он хватается за бок — там повязка, боли никакой. Шевелится, ощущает только неудобство в туго перетянутой талии, больше ничего. Тогда он рывком садится и только тут чувствует несильную тупую боль справа под ребрами. И слышит приглушенный вскрик.