Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Да успокойся ты, хрен дубовый, чего теперь-то уж! Вот... А когда его узнал поближе, решил — нет! Не быть тому! Сначала я просто хотел ноги в руки, да подальше куда-нибудь, что мне стоит! Но когда с Митей пообщался... сердцем к нему прикипел, истинный Христос! Богом сей отрок отмечен — в глаза не могу ему смотреть! А память его нечеловеческая, способности, ум! И решил я остаться. Охранять. Подумал, уйду я, княгиня другого подошлет... Нет, нельзя уходить. Да и понравилось мне у тебя. По-доброму все, без подлостей, подсидок. Без злобы, без зависти. У княгини там змеиное гнездо... Я же говорю, все время начеку, все время оглядываешься.

— А наследник как же? — это были первые вразумительные Бобровы слова, он наконец уразумел, что монах ему друг и союзник, что он спас Митю от смерти, уже спас и дальше может помочь.

— Э-э-э, воевода, тут оказалось интересней, чем можно придумать. Тут вообще дьявольская закрутка! Не женщина это, а сам дьявол! Змея! Помнишь, мы ведь когда возвращались, весть получили, что родила она.

— Помню.

— Ну! Мальчика! Федором назвали, все как надо. Больше мне, а не Кориату весть. Но начал я считать — не сходится что-то.

— Что?

— По сроку! Выходило, недоноска она родила. Даже с самого первого нашего дня считать если, и то! Я гонца осторожненько порасспросил, как ребенок, слабенький небось, то да се, нет — говорит, крепыш, горластый, глаза зеленые, настоящий Гедиминович! Что за черт? И вспомнилась тут мне одна мелочь: когда мы с ней кувыркались, груди у нее. Большие, горячие и крепкие как камень. А схватишь чуть покрепче — сразу ой! Больно!

— Ну и что?

— А то! Не по комплекции. Плоская вечно была как доска, а тут... Понимаешь?

— Не понимаю! — искренне удивился Бобер.

— Да беременная она уже была! Беременная со мной кувыркалась! И риску никакого — дитя законное зреет, и меня захомутала, дескать — для собственного сына постарается! Куда денется?!

— Ну, это!.. — Бобер даже слова не мог подобрать.

— Вот и я о том же! Змея! Хуже змеи! И если б я Митю сдуру прибрал, сам вслед за ним быстренько бы отправился! Зачем ей такой свидетель? Вот я и остался... охранять. Сперва надеялся, может, отсижусь, может, отступится она, успокоится, как-никак свой сын теперь, прочувствует, может... Ан нет. Зимой, помнишь, воров поймали? Думаешь, простые это были воры? Ну а эти уже прямо по мою душу пришли. Кончилась моя спокойная жизнь, да и твоя, ну и Митина, конечно. Теперь, если я тут останусь, не дадут тебе покоя. Не будешь же за ребенком по пятам таскаться, да еще за таким ребенком.

— Что же будет? — и в голосе, и в облике Бобра было одно отчаяние.

— Не дрейфь, воевода. Я тут покумекал малость. Слушай. Я теперь отсюда исчезну. Сегодня же ночью. Сегодня же должен исчезнуть и Митя.

— Куда?

— Есть у меня один дружок. Святой. На болоте живет.

— А дальше?

— Дальше? — монах вздохнул. — Пойду в змеиное гнездо. Скажу, что сгинул он. Но молва раньше меня должна донести. Понимаешь? А там, Бог даст, Кориат переменится, сына нового наследником назовет, или еще что, тогда не станет у княгини и повода за Митей охотиться...

— А ты не боишься, что Кориат тебе голову оторвет? Монах пожал плечами:

— Перед Кориатом-то я чем буду виноват? Что не уберег? Да ведь за это разве голову снимают? А что приперся, так делать в Бобровке стало ничего, да и забоялся, скажу, Боброва гнева...

— А княгиня? Ты ведь только что говорил...

— Княгиня — да! Но с ней уж как Бог поможет. Не уберегусь — значит, Его воля. Только меня тоже голыми руками не вот возьмешь. Поглядим.

Монах замолчал. Молчал и Бобер. Он понимал, что теперь приходилось во всем положиться на монаха. Обман с его стороны исключался. И все-таки тревога леденила душу.

«Вот как обернулось! Кто бы мог подумать?! Дитя невинное, малое, несмышленое — и его извести!.. Эх, люди! Хуже зверей лесных! Наследство! Да пропади оно пропадом сто раз! А теперь?.. Куда его? Зная такое, да с собственных глаз! Но ведь и другого ничего не выдумаешь. Теперь только на Бога да на монаха надежда».

— А далеко твой святой живет?

— Не так чтобы... только добираться туда больно сложно. В болотах он, за Припятью.

— Я сам должен знать. Увидеть, где он будет. Иначе...

— Это само собой, — мгновенно откликается монах, — ведь если я из Новогрудка не вернусь, кто его тогда назад выведет? Но ум свой бобриный, Бобер, не теряй. Мальчонку спасать надо! Тут не до препираний, не до условий. Иначе... Да что иначе! Ухлопают парня, да и все! Пусть посидит в болоте. Клюквы, землянички поест. Его от этого не убудет, он себе занятий найдет, ты уж мне поверь. Зато жив останется. Слушай внимательно. Три дня ищи. Вот завтра — раз, потом два и три. На четвертый день утром, как солнце взойдет, мы с Митей будем ждать тебя за речкой, за «гнутым» озером. Знаешь «гнутое» озеро?