Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Алешка? Не-ет... Я же предупреждал его.

Монах настойчиво и все ближе шебуршит в сенях.

Юли торопливо, жадно целует Дмитрия в губы, прижимается что есть мочи всем телом и отскакивает:

— Ох, Митя! Как хорошо ты мне... Как мне легко сразу стало! Родной мой, возвращайся скорей! С победой! Ты ведь, если татар разобьешь, важной птицей станешь, наверное. Забудешь свою ведьму... Я не обижусь. Только побереги себя! Если с тобой что случится — мне не жить.

— Юли! Жди — и все хорошо будет! Жди! Вернусь, тогда уж мы с тобой... я тебя... раздавлю! Разорву! Растерзаю! — и хочет броситься на нее, она отскакивает ближе к выходу, сверкает глазами, счастливо смеется.

И тут наконец монах робко приоткрывает дверь. Дмитрий замирает на месте, отец Ипат, узрев, что все прилично и по-божески, входит, пожимает плечами:

— Юли, не нашел. Истинный Христос, не нашел, — сокрушенно разводит руками, а смотрит с ухмылкой то на нее, то на него, — может, искал плохо? Может, еще где пошарить?

— Не надо! — Юли мечет в него такой взгляд, что монах невольно расплывается. — И так долго возился, княгиня ждет! Может, все-таки у детей? Я посмотрю еще, а вы спускайтесь. Пора! — и вылетает за дверь.

— Только метлы не хватает! У-у-у!.. — монах безуспешно пытается сделать строгое лицо. — Слушай, сыне! Ты только меня в эти дела, пожалуйста, — не надо! А?! Ты меня знаешь, знаешь, как я к этому отношусь. Я княгиню очень люблю и уважаю! А Юли твоя — ведьма из ведьм, и вообще! Как ты вообще-то Любе в глаза смотришь, поганец!?

— Отче, ну прости! Под корень рубишь! Любе в глаза... Хочешь, чтобы я повесился пошел?

— Дурррак!! — Монах крестится и крестит Дмитрия, — Дурак! My...к!

— Отче, выхода не было! Завтра уеду с концами, словечком негде было перемолвиться.

— Словечком... Кот! Пошли, ладно. Княгиня ждет.

* * *

— Мить, а как надолго этот поход? — Люба склонилась над ним, как над ребенком, смотрит нежно, грустно, гладит его волосы. Дмитрию становится стыдно, как бывало уже много раз, он краснеет и пугается, что она заметит:

— Ты чего свечи не погасила?

— Долго не видела и долго не увижу. Насмотреться хочу.

Дмитрий притягивает ее к себе, прячет лицо в ее распущенных волосах, целует в нос, в губы, в глаза, прижимает крепче... Она шепчет:

— Погоди. Что же поход? Как надолго?

— Не знаю, маленькая. Если нас в первом же бою не расколошматят, то надолго. До осени, а то и до зимы даже...

— А расколошматят?

— Тогда в момент по домам разбежимся. — прятаться за ваши юбки. Только такого случиться не должно бы.

— Изведусь я! Никогда так сердце не болело, когда на войну тебя провожала. Как дождусь, не знаю.

— Поменьше думай об этом. Делом занимайся. Тебе удел на две дороги готовить, говорили уже. На случай победы, чтобы добычу не сгноить: конюшни, склады, хранилища, для полона жилье. На случай поражения, чтобы последнее не потерять: тайные хранилища в лесу, укрытия, заставы. Тебе дел больше, чем нам. Жаль только — монаха у тебя заберу. По женской линии-то Юли тебе подмога... Как она, кстати? Не испортилась, еще поругать не надо?

— Не-е... Грустная она чего-то... Не ладится у нее с Алешкой... не любит она его.

— Ну не любит, так не любит. Сердцу не прикажешь...

— Другого она любит.

Дмитрий словно жарился на сковородке и никак не мог сообразить, как вильнуть с этой ужасной, скользкой дорожки:

— Другого, так другого... Пускай, лишь бы тебя не обижала, — он вовсе не хотел спрашивать, кого же любит Юли, но понимал, что такое равнодушие гораздо быстрей и основательней насторожит Любу, чем любой вопрос, пришлось спрашивать, — а кого?

— Да тебя она любит! — вскрикнула Люба и всхлипнула. — И не по-матерински вовсе, нечего мне врать! — она оторвалась от него и села прямо, щеки ее блестели от слез.

Дмитрий был уже начеку, предполагая что-то подобное, потому нашелся сразу, и это спасло все дело:

— Ань, да ты вспомни, сколько ей лет! Какое тут может быть?.. Но если даже и так?.. Ну и что же?!

— Да так, так, — Люба смотрела в стену, — ее-то я уж поняла... Дай Бог, чтобы ты не потянулся, она хоть и старая, а вот какая красавица...

Спросил бы кто сейчас Дмитрия, что выбрать: продолжать этот разговор или пытка огнем, он бы, не дав договорить, опрометью кинулся в огонь!

— Да как тебе в голову такое, Люба! — Дмитрий сел, придвинул глаза к ее глазам, встряхнул за плечи.

— Хм... — она пожимает плечиком под его рукой, — ты к ней с лаской всегда, то в щечку поцелуешь, то скажешь что-нибудь, отчего у нее лицо дикое делается. Смотришь вслед ей...