Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Свинья еще не затихла, дергалась, но Митя бросил ее отвратительные ноги, поднялся, побрел прочь, забыв, куда и зачем шел, а перед глазами мясо, кровища!..

— Привыкай, Митрий! Это разве кровь?! Вот в битве будет кровь так кровь! А это... — балабонил Петька.

Дед появился в воротах в окружении дружины, но рядом с ним были двое, сразу видно — не дружинники. Обок красавец на великолепном сивом коне в богатейшей сбруе. Богатый изящный доспех. На поясе длинная сабля в покрытых серебром узорчатых ножнах. Длинные русые усы. Открытая, веселая улыбка.

«Это, что ли, отец?»

Отца Митя, конечно, не помнит, помнит от него только маленькие ласковые руки и большие, пушистые и душистые, щекотливые усы.

Второй на неказистой, но крепкой карей лошади весь в черном. «Монах? А почему голова непокрыта? Светится на макушке. Острижен так или лысина? Наши монахи так не ходят...»

Монах был здоров: высок, широк, плотен, даже грузен. Казалось, круп лошади прогибается под его тяжестью. Глаза смотрели никак не по-монашески: остро, независимо, даже насмешливо.

А слева, чуть впереди — дед! Дед! Огромный, на огромном коне, сверкающий шлем с еловцом, серо переливающаяся кольчуга, страшенный меч на поясе. Голова почти без шеи, прямо из плеч, длинные белые усы. Дед!

Он останавливает коня, оглядывает приветствующую его дворню, выхватывает взглядом Митю, машет ему рукой:

— Митрий! Ты что ж не встречаешь?

Митя бросается к нему, дед наклоняется, легко подхватывает, возносит вверх, прижимает к груди, чмокает в щеку — дед! Митя обнимает его за шею, тыкается носом в щеку. Дед отстраняет его от себя, поворачивает лицом к красивому всаднику:

— Ну! Не узнаешь, поди? Встречай!

Красавец протягивает к нему руки, смотрит с ласковой, но напряженно выжидающей улыбкой:

— Митя, не помнишь отца?

Дед пересаживает его к отцу на коня, тот бережно и робко обнимает, заглядывает в глаза, и в его глазах Митя с удивлением замечает слезы.

— Помню... — неловко врет он, и отец быстро отворачивается и прижимает его к груди. Мите неудобно, на щеку давит ребрами зерцало, но он терпит, ждет.

— А вот... — отец наконец отпускает его и поворачивает к третьему, черному, — это отец Ипат.

— Здравствуй, сыне. — Монах смотрит на Митю в упор синими глубокими глазами испытующе, без улыбки.

— Он тут поживет,- поясняет отец, — уму-разуму тебя поучит. Полюби его. Митя смотрит на монаха внимательней, их взгляды встречаются, и монах отводит глаза, рокочет:

— Ты грамоте-то знаешь?

— Нет еще...

— Негоже грамоте не знать, а князю наипаче. Вот выучимся...

— Выучимся, выучимся! — улыбается Кориат. — А сейчас веди, сын, показывай, где ты живешь, как?

Дружина слетает с коней, и начинается встреча.

Церковь наличествует всюду, где проповедуется и исповедуется слово Божье...

Мартин Лютер

Первый разговор с отцом Ипатом на религиозную тему был таков.

— Отче, а что Бог? Это человек такой?

— Ну, наверное, не совсем человек, раз он Бог. Но должен быть похож, коли творил человека по образу и подобию своему.

— Чем же он, интересно, от нас отличается?

— Умом, наверное, прежде всего. Могуществом. Ведь он все может.

— Да, конечно... Но я не про то. А вот если посмотреть на него со стороны?

— Не знаю, — смеется монах, — может, размерами...

— А где он там, интересно, живет?

— Я так разумею, Митя, что он возле солнышка где-то, или прямо на солнышке. Ведь оттуда и тепло, и свет... Жизнь оттуда.

— А может, солнышко — это окошко, через которое Бог на нас смотрит? Монах молчит, думает, трясет головой, смеется:

— Ишь ты, как повернул! Ну что ж, может и так. Того нам знать не дано.

— А вот интересно: ОН — добрый?

— С добрыми — добрый, с недобрыми... Он, Мить, справедливый.

— А когда добрый умирает?

— Значит, пора ему. Вдруг он еще где понадобился. Мы ведь не знаем, не можем понимать Божьих замыслов. Стало быть и судить не можем.

— Отче, а вот ОН — всемогущий, всеведущий, всевидящий...

— Ну.

— Ведь Он все-все видит?!

— Конечно.

— И нас сейчас видит...

— Ну ясно — видит!

— И спрячься я в лесу под кустом или дома под одеялом, все равно ведь Он меня видит.

— Конечно! А что?

— Да я вот все думаю: зачем тогда люди в церковь ходят?

Монах смотрит ошарашенно:

— А как же без церкви?!

— Да так. Я вот сейчас возьму и помолюсь. Вот тут вот, в светелке у тебя. Разве ОН не услышит?

— Услышит, конечно!