Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Он с великим облегчением свалил на плечи жены все свои заботы и с легким сердцем подчинился ей, как прежде подчинялся отцу. Новое открытие собственной супруги поразило его, внушило глубочайшее к ней уважение, как к существу высшему, хотя любви тем не менее не разбудило. Когда минули самые тяжкие времена (1342-1344 годы) Кориат стал понемногу возвращаться к прежним привычкам: пить, гулять, развлекаться на стороне. Только вот на Волынь наведываться не пытался, из уважения к жене, зная, что это ее самое больное место. Хотя Кориат ничего не забыл, не остыл, и тянуло его туда страшно.

Сын же его рос-подрастал в глуши лесов и болот между Бугом и Припятью под строгим дедовым присмотром, не подозревая, каким сильным и злопамятным людям пересек он дорожку и сколько ему придется от того претерпеть.

Однако когда в 1345 году Олгерд твердо сел в Вильне, и Литва успокоилась под крепкой рукой нового Великого князя, Кориат не просто ожил, а расцвел. Он сразу же понадобился в Вильне, он занялся важными международными делами, он почувствовал себя нужным и на месте. Он возвратил себе утраченное было где-то как-то достоинство. А почувствовав это, немедленно обратил свои взоры на Волынь, вновь возбудив страшное беспокойство в своей деятельной и мудрой супруге за судьбы новогрудского наследства.

В это время и началась наша сказка. Шел год от сотворения Мира 6854-й, а от Рождества Христова — 1346-й...

Мите казалось, что монах этот был всегда, так быстро, сразу и насовсем он к нему привык и не мог уже представить и вспомнить своей жизни без этого человека, хотя появился тот в Бобровке и в Митиной памяти только летом 1346 года, вместе с Кориатом.

Войско возвращалось из похода. Первого похода на татар. Предприятие это было отчаянное, а по своим результатам удивительное. Собрав 20 тыс. войска (Виленский, Новогрудский и Волынский полки), Олгерд неожиданно кинулся на восток. Переправившись через Днепр чуть севернее Киева, он углубился во владения Орды. Никак не ожидавшие такой наглости татары были совершенно не готовы здесь к какому-либо сопротивлению. Пограбив множество встретившихся на пути кочевий, набрав порядочный полон и громадный обоз добычи, Олгерд, добравшись до того примерно места, где сейчас располагается Курск, развернулся и ушел восвояси, не дав степнякам опомниться и собраться для хорошего ответного удара.

Волынским полком командовал Любарт, новогрудским — Кориат. На обратном пути Кориат не упустил случая наведаться к сыну.

В Бобровке гостей ждали к вечеру. Прискакали гонцы, принесли добрые вести. Воевода возвращался цел и невредим, а главное — всю дружину вел в целости. Давно такого не случалось, чтобы возвращались — все! Черт с ней с добычей, какая уж там она, пусть и никакая, зато ни одна женщина не воет, не напоминает о плохом, все одинаково веселы, у всех горят глаза и руки чешутся...

Скотник Петька, веселый матерщинник, на любой случай сыпавший глуповатыми прибаутками, выгнал на двор молодую, пуда на три, свинью, резать к хозяйскому приезду. Петька резал свиней не как все и очень этим гордился.

Зарезать свинью по-обычному означало: выгнать ее из закута, подойти слева и почесать брюхо, пока она не уляжется на бок от удовольствия. Можно было еще и под мышкой почесать, чтобы сама подвинула ногу и открыла сердце, а можно и рукой приподнять, и сунуть ей в бок пику или кинжал. Свинья крякнет, вскочит, отойдет на несколько шагов, ноги у нее подогнутся, она упадет, ткнется носом в землю и заснет. Всем хорош, легок и гуманен этот способ, одно плохо: кровь из распластанного сердца выливается внутрь, пачкает мясо и внутренности. Петька же оставлял мясо чистеньким. Только ему всегда требовался помощник. И сейчас он оглянулся, кого бы позвать. Через двор бежал княжич.

— Эй, князь Митрий! Подь суды на момент!

Мальчик подошел. Петька сидел на корточках, чесал брюхо разлегшейся свинье.

— Чего?

Петька подмигнул:

— Дед едет, говоришь?

— Едет...

— Гостей везет?

— Везет.

— Гости во дворец, свиньям п...ц! — загоготал Петька. — Держи ей ноги! Задние! Крепче! Я сейчас!

Митя неуверенно захватил свинье ноги, она дернулась, ударила его по руке, он навалился. Свинья завизжала, Митя растерялся, ослабил хватку, оглянулся на Петьку, но тот уже занимался своим делом: выхватив широченный нож, пилил свинье горло почем зря.

Свинья визжала, будто ее режут, вырывала ноги, Митя навалился крепче, отвернулся, а видел только одно: распахнутое от уха до уха горло, дымящиеся сало, мясо, кровища, брызгающая во все стороны, а в ушах глупые Петькины прибаутки...