Елена Булучевская - Мир меняющие. Книга 1. Том 2

Прима отпила глоток того самого, ущельского, получилось не сразу — руки тряслись и зубы клацали о стекло. И вновь каменщик, до сих пор вооруженный скамьей, пробасил недовольно:

— И чем ты будешь доказывать?

Прима выпрямилась, подняла голову, прожигая взглядом толпу, найдя того, кто осмелился ей перечить. Потом подняла руки, сняла бинты, кровь из раны на рассеченном виске заструилась тонким ручейком. Мать Оливия снова дернулась — помочь, чужая боль не дает покоя, свербит и зовет. Но была остановлена взглядом Примы. Сильный голос зазвенел над площадью:

— Я, Прима Мирская, повелительница ТВОЕГО МИРА, — ох, как она это подчеркнула, — никто никогда не слышал от меня ни слова лжи. Кровь моя — кровь Примов, клянусь ей, что я — это я. Хотя тебе ничего доказывать я не могу, пока ты держишь эту скамью наперевес — один удар и меня не станет. Тем, что ты сейчас будешь глумиться над уже поверженным врагом, мертвых не воскресишь. Я могу лишь обещать матерям тех детей, которые погибли во имя Мира, что они не будут забыты. Что о них будут помнить вечно те, кто спасен.

Может быть тогда ТЫ вспомнишь, что тебе завещал твой небесный отец. Что говорила Великая Семерка — они оставили нам секрет выживания. Вспомните слова Великого Предсказания, которые все вы учили в детстве. Что ТЫ делал в детстве, почему не помнишь того, что следовало учить после слов Предсказания? Почему ВЫ ВСЕ это забыли? А я помню — память всех матерей живет во мне, услышьте меня: «Узревшие Драконов не выживут, ибо вид их есть само страшное искушение и проклятие. Когда семеро павших будут обращены, начнется парад семи звезд. Во время которого наступит царство темного властелина. Изменить предначертанное невозможно». Теперь главное — не поддаться искушению, слушайте, слушайте! Павшие обращены, про окончание парада звезд ничего не сказано, и, если мы решим отомстить за тех, мертвых, кому уже все равно, они будут смотреть с полей небесных на нас и думать, что мы — глупцы. Мы надеялись на оружие древних — оно сработало, спешило наших врагов, сделав их доступными. И, если мы сейчас добьем падших — вот тогда воистину наступит царство темного властелина! И он возрадуется и вернется! — голос Примы сорвался.

Правитель смотрел на свою половину, осознавая, что главное оружие — это вот она, и вон те, ключники. Даже маленькая Мирра опаснее любого из драконов. А Прима продолжила:

— Нам завещали, что самое сильное наше оружие это ВЕРА, НАДЕЖДА и ЛЮБОВЬ! Мы можем порвать тех, кто преступил все законы и заповеди небесные и человеческие, чтобы отомстить. Но чем мы будем лучше их?

Скажете, что мы сделаем все по закону — нет такого закона лишать дитя человеческое жизни. Любой из нас — дитя для наших небесных предков. Нам позволено изменить Мир и избавиться от страха, в котором жили наши предки!

И тут случилось нечто. Селена, которая стояла, крепко прижав к себе Вальда, отпустила мальчика, налила в бокал вина и громким шепотом попросила отнести тому, кто раньше был Торнвальдом фон Реймером, рыцарем серебряные шпоры, прошептав что-то мальчику на ухо. Вальд подошел к бывшему Магистру, протянул бокал со словами:

— Папа, попей, у тебя губы пересохли.

И тот, кто раньше был Торнвальдом фон Реймером, осторожно взял хрупкий бокал из рук мальчика, повернулся к Селене и не сводя с нее тоскующего взора, молча выпил. Кир подошел к матери, протянул руки:

— Мама, налей воды.

Лентина остолбенела, глаза налились слезами, заторопилась, спеша выполнить первую в жизни просьбу сына, высказанную словами — внятными, чисто произнесенными. После этого Кир, Мирра, Эйб, Марк гуськом со стаканами подошли к поверженным врагам и напоили их. Раздался громкий стук — каменщик уронил скамью, которая раскололась от удара на две половины, молча развернулся и затерялся среди толпы. Прощение свершилось. Эйб подошел к той, что была недавно Тайамант, погладил по руке, измазанной гарью, обожженной, но все равно прекрасной:

— Мама, а ты помнишь меня? — спросил косноязычно, торопливо, боясь, что его прогонят.

Тайамант, спешенная, но не смирившаяся, отдернула руку, зашипев на мальчика, приподняв верхнюю губу так, что стали видны зубы, до сих пор белоснежные. Истинная дочь Хрона, и, пожалуй, единственная, которая не собиралась сдаваться на милость победителей, считая, что, если темнобородый исчез, значит, задумал что-то, надеялась ускользнуть. Эйб уронил принесенный бокал, попятился, испугавшись, споткнулся и начал падать. Время застыло, позволив Приме в один прыжок, отбросив стул, добраться до мальчика и не позволить ему упасть.