Борис Батыршин - Забытые в небе

Эффект был такой, если бы он выстрелил в кастрюлю, полную макарон – длинных, хорошо проваренных, чёрных. Ошмётки брызнули во все стороны. Вцепившиеся в плот щупальца обвисли и лишь конвульсивно подёргивались. Сергей достал кукри и рассёк одно, стянувшее ноги Седрика. Вроде, ничего страшного – мелкие роговые крючья, обильно покрывавшие щупальца кикимор, только разорвали брезент брюк да слегка поцарапали бёдра.

– Лес её знает, откуда взялась тут эта пакость… – пробурчал он вслух. – От Чернолеса течением снесло, что ли? И чего плавунцы зевают? Их, вроде, возле Краснопресненской набережной до дури…

Река будто откликнулась на его слова: сзади, там, где колыхалась на воде изорванная картечью тушка кикиморы забурлило, заклокотало, блеснула луна на широких надкрыльях.

«…ну вот, подоспели. А и верно, не пропадать же добру? Мясо кикимор жёсткое, как резина и такое же безвкусное, но плавунцам всё равно. Вот и хорошо, теперь им точно будет не до плота. Поживы тут хватит полудюжине хищных жуков, да ещё и останется всякой водоплавающей мелочи…»

Стараясь не потревожить пирующих плавунцов, Сергей налёг на шест, и плот послушно покатился к берегу.

– Хр-р-р… – в горле у сетуньца хрипло клокотало и булькало. – Знаш- шит, фы, Бишшш… хр-р-р… выфащифф ме…хр-р-р… меня?

– Вытащил-вытащил… – Сергей подцепил ножом мазь и аккуратно, стараясь не задеть сожранные пищеварительным ферментом губы чуть ли не до кости, мясо, наложил её на Седрику лицо. – Помолчи, а? Темно ведь, ошибусь – накормлю тебя этой пакостью…

Слизень, удивительное изделие друидов из Петровской Обители, сдох примерно полчаса назад. Пришлось бросать дела (Сергей как раз заканчивал вязать волокушу) снимать бурую скукожившуюся корку и срочно придумывать замену. Егерь перетёр в жестяной миске горсть мясистых листьев ползучего плюща, добавил заживляющей мази, размешал полученную смесь – и теперь наносил её на то, что осталось от лица Седрика.

– Хр-р-р… хлас-за… хлаза… как? Не… хр-р-р… не фижжу…

– А ты не смотри. – посоветовал Сергей, заполняя кровоточащие глазницы мазью. – Не на что тут смотреть, болото и болото. Хвощи да папоротники, даже осоки нормальной нет.

– Хр-р-раснорес-кр-р-р… нсккхое?

– Краснопресненское, точно. – подтвердил егерь. – Сейчас, закончу, и пойдём. А там уж тобой займутся всерьёз. Ты, главное, за лицо не хватайся… – добавил он, отстраняя обмотанную бинтами культю, дёрнувшуюся к глазам.

– Не… не хр-р-р… не фри мне, Битшш… сснаю, х-х-што х-глас- зам кхи…хр-р-р…кхирф-ф-фык. С-с – зф-фя тащил, ф-фал бы с-с-сфохнуть…

– Скажешь тоже! – егерь приподнял голову сетуньца и обмотал её бинтом. Хватило только на три оборота – нижняя часть лица с щелью рта и залепленными зелёной смесью дырами на месте проеденных насквозь щёк, остались открытыми. – Вытащу я тебя, и сдохнуть не дам, клык на холодец!

«… и как он ухитряется говорить? Боль должна быть адовой. Хотя – сетуньцы и не такое способны переносить, особенно под эликсирами…»

Он пожалел, что не стал разыскивать рюкзак Седрика. О сетуньских аптечках в Лесу ходили легенды – будто бы вовремя принятая доза позволяет продолжать сражаться с оторванной рукой или даже вспоротым животом.

«…ну, что уж теперь поделать… А, кроме того – как узнать, какой из эликсиров обладает нужным эффектом? Сетуньские снадобья опасны в чужих руках: напутаешь, перестараешься с дозировкой, и всё…

– Хр-р-р… ф-фурак фы, Бишш. Я ф-фе ф-фефя пфистфелить хофел, токх-хда, на ф-ф-стене…

«…а что, вполне могло быть и такое. Дождался бы, когда незваный союзник спустится этажа до третьего, и пальнул бы, как в тире, свинцовой сечкой из обоих стволов. Сетуньцы недолюбливают огнестрел, предпочитая арбалеты и свои любимые рунки, но на такой дистанции не промахнётся и Яша Шапиро. И где бы ты был сейчас, егерь Сергей Бечёвников, по прозвищу «Бич»?..»

– Хорош болтать, а? Сейчас я тебя устрою, и двинемся. Ева, наверное, уже ждёт.

…а может, и не ждёт? Яська не отозвалась на зов колокольцев, а другую белку вызывать рискованно…

…плевать. Главное – бы добраться до Норы, а там видно будет…»

Петлю волокуши Сергей набросил на раму «Ермака». Попробовал сделать шаг – не тут-то было, многопудовый якорь держал крепко. Тогда он всем телом наклонился вперёд, будто собирался идти против ураганного ветра, налёг – и наконец, сдвинулся с места.

Шаг, ещё шаг, ещё. Подошвы взрывают болотные кочки. Взмокшие ладони скользят по древку рогатины – он, как давеча на плоту, изо всех сил упирается, отпихивает, отталкивает назад вязкий грунт, ощущая себя не человеком и даже не ломовой лошадью, а вконец измождённым трелёвочным трактором, впряжённым в неподъёмную связку хлыстов, только что сваленных, сырых, чудовищно тяжёлых. Удобнее было бы зажать волокушу под мышку – но нет, нельзя, руки должны быть свободны. В Пресненском болоте кто только не водится; уговорить хищную многоножку или ядовитую саламандру, как он уговорил давеча самку-баюна – нечего и мечтать. А потому рогатина в руках, обрез-хаудах в чехле, револьвер с полным барабаном на правом бедре, ремешок отстёгнут. Чуть что – ладонь нырнёт вниз, к удобной, ухватистой рукояти, большой палец ляжет на курок.