Александр Балунов - Король и Шут. Между Купчино и Ржевкой…

Балу. Так что, Мишка говорил: «Как он мог уйти?»

Татьяна Ивановна. Да.

Балу. Так он же сам его до этого довел.

Татьяна Ивановна. Так это Мишу надо знать! Мало ли, что он там… он же Лев, Миша, по гороскопу, он же Лев.

Балу. И что, он переживал сильно?

Татьяна Ивановна. Нуда, конечно.

Балу. Даже вам жаловался?

Татьяна Ивановна. Да. Мне, так в первую очередь. Львы, они такие, любят, чтоб их опекали и говорили, что они сильные.

Балу. Да-да, точно! Было у него такое.

Татьяна Ивановна. Ну, фишка такая. Если кто-то его ругал, да еще при ком-то – это все, это сразу черная полоса наступала для того человека, который это делал. На самом деле фанаты Мишку совсем не знают. Какой Миша в жизни, никто не знает. Он добрейший ребенок, ласковый, ласковучий.

Балу. Согласен.

Татьяна Ивановна. Он так приласкается, что уже и злиться невозможно.

Балу. В последний год трудно концерты давались?

Татьяна Ивановна. Да, сидит, допустим, никакой – не пьяный, не наколотый, просто никакой, больной до безобразия. Говорит, надо ехать. Я говорю, Миша, ну не съездите один раз. Ты что, мама, там такие надо будет выплачивать неустойки. Ну, давай. На сцене, говорю, сдохнешь, ну талантливые люди, они так и… Удивительно, что не на сцене это произошло. Много чего можно рассказать про Мишу, веселая жизнь у него была. Он как хотел, так и жил.

Балу. А в театре?

Татьяна Ивановна. Из роли он не мог выйти. Приезжал, стоял в комнате с этой бритвой и репетировал на мне. Я говорю, не надо на мне. Он говорит, мама, надо вот так сделать… Я говорю, отодвинься подальше. И ночью я ему массаж делала, потому что он не спал уже. Заплетала 40 косичек ему на голове, сидела.

Балу. Ну, у него не только роль, еще был миллион планов.

Татьяна Ивановна. Да, мы с ним перед гастролями в последний раз учили Гамлета.

Балу. Получалось?

Татьяна Ивановна. Когда у Мишки что не получалось?

Балу. А с Запашными?

Татьяна Ивановна. Да, представляешь, он мне рассказывал, что они говорят, пить с тиграми нельзя, раздерут в клочья! Вот, говорит, не знаю, мам…

Фото Г. Таиров.

Планы были, он не мог без планов, одно что-то сделает, и уже другое надо… Скучно не было, я всегда была, как на пороховой бочке. Еще когда его в первый раз положили, врач сказал, проживет два года. А прожил десять лет. Сколько надо, столько и прожил. Если бы он остался, ему надо было бы на 180 градусов все поменять – все подштанники, исподнее.

Для него, как по сердцу бритвой было, когда отношения не складываются. Вот он сидит и плачет, я на него смотрю. Чего ты плачешь? Ну, он при маме-то мог поплакать, он как я, я при людях никогда не заплачу, а сама посижу в комнатке, порыдаю тут. Я говорила: «Мишка, на дне побывал? Давай отталкивайся и начинай все сначала».

Балу. Он очень увлечен был спектаклем?

Леша. Он в этой роли Суинни Тодда погряз. Он и при людях, и вообще, как бы по жизни, мне кажется, залез в эту роль и абсолютно выходить не хотел. И еще, у него такая тенденция пошла в последнее время – резко изменил мнение о Петербурге, и меня это немножко в шок вогнало.

Балу. Как так?

Леша. Ну, в смысле того, что раньше Питер был любимым городом, а потом, в конце… Наверно, это потому, что он очень много времени прожил в Москве – на репетициях «Тодда» – и с этим городом уже больше сжился. Для него Москва стала гораздо ближе. Он стал говорить: «Да в лес этот Питер, здесь одна погода и никакого развития! Нужно в Москву валить!» Вот это меня шокировало. Скорее всего, он в дальнейшем жил бы в Москве, если бы живой был.

Балу. Ну и хорошо! Лишь бы живой был…

Леша. Это понятно! Я думаю, что «Тодд» его поначалу как бы подзарядил, а под конец как бы и поднагнул. Чем дальше, тем больше «Тодд» сжирал его времени и, главное, сил. Больше, чем музыка в группе. Я это заметил.

Балу. Я тоже не совсем понял. Поначалу Горшок весь загорелся: все силы в театр! Бросил все наркотики, все дела, а потом вдруг такое ощущение, что «Тодд» же из него все силы и высосал. Что он уже не знал, куда деваться, и бросить все хотел.