Александр Балунов - Король и Шут. Между Купчино и Ржевкой…

Фото А. Нигровская.

А воспоминания… Не надо жить воспоминаниями, надо жить с ними… Когда я пишу свои песни, а Князь пишет свои, «Король и Шут» по-прежнему в каждом из нас. И в тебе, дорогой читатель, надеюсь, что и в тебе тоже.

Однажды ночью мы ехали в автобусе из одного города в другой. Все ребята уже угомонились и улеглись спать – каждый на своих двух креслах, перекинув ноги через проход. Только в начале автобуса светился чей-то ноутбук, да Князь сидел под лампочкой рядом с водителем – писал в блокнот и смеялся сам с собой.

Я полулежал на последнем ряду, правил свои записки и прихлебывал из бутылки, надеясь побыстрее уснуть перед завтрашним концертом.

За окном была абсолютная темень. Ни фонаря, ни полоски света. Окно автобуса казалось черным зеркалом. Все время хотелось прижаться к нему лбом, сделать ладошки домиком и попытаться что-нибудь там разглядеть.

Нашествие, 2000 год. Фото Е. Евсюкова.

Подсмотреть немножко сказочной жизни черного Зазеркалья.

Но увидел, как ко мне по спинкам кресел крабом перебирается Мишка. «За бухлом», – подумал я и не ошибся.

Дополз. Посидели. Выпили по маленькой. Посмотрели в черное окно. Помолчали.

– Так вот, – говорю, – Гаврила. Такие дела.

– Да, – улыбнулся Мишка, – это точно.

Мыслей в голове не было, мир вокруг автобуса тоже пребывал в темном спокойствии.

Горшок еще помолчал и сказал:

– Знаешь, Шура, в чем отличие моей дружбы с тобой от моей дружбы с Андрюхой?

– Ну, давай, порази меня в самое сердце! – я уже достаточно выпил.

– В том, что с тобой мы вместе столько сдолбили, столько пережили, что в принципе уже все ясно. Мы так хорошо знаем друг друга, что глупо друг другу даже пытаться врать. То есть с тобой можно молчать. И так ясно, что ты хотел сказать. А все, что я хотел донести до тебя, ты уже понял.

– А Анд рюха?

– А с ним значительно интереснее. Наши головы давно переплелись и перемешались. Мне не стоит никакого труда залезть в его голову и увидеть все интересные темы, которые он там сотворяет. А он с полтыка срисовывает мое внутреннее состояние, лучше даже и быстрее, чем я сам.

– Ну и зашибись, – сказал я. – Давай тогда баиньки.

– Давай, – сказал Мишка и, как гигантский, паук пополз по верхушкам кресел.

Конец

Вот небольшая ржачная ремарка, связанная с дальнейшей историей этой гитары. Немногим позже у Поручика случился очередной приступ деятельности. Он вдруг сообщил нам, что мы ничего не понимаем и звуку гитары плохой. И сейчас он, Поручик, отдаст гитару на реставрацию и тем самым докажет свое организаторское превосходство. Короче, забрал гитару. Первые две недели мы спокойно ждали. Еще две настойчиво интересовались, где гитара. Еще неделю Пор лил нам в уши, как он ездит в какую-то фирму «Аккорд» и требует ускорения процесса. Еще через неделю он в лицах рассказывал, какой скандал он устроил, потому что мастер все перепутал и вместо белого покрасил гитару в черный. Я человек доверчивый и всегда верил друзьям, а вот Горшка все это очень быстро забодало. Он пошел к Пору домой и нашел нашу гитару. Разобранную до винтика и покрашенную толстым слоем черной масляной краски. Восстановлению она не подлежала. Этот говнюк разобрал ее, покрасил, а собрать-то и не смог. Горшок принес мне (официально ведь гитара была моя) мешок с винтиками и детальками, злой как черт, и сказал: «Давай его выгоним. Знаешь, что он мне сказал? Что всегда будет нам врать, и мы его никогда не поймаем». Горшка ужасно задело даже не то, что Поручик разломал инструмент, а именно то, что он попытался обосновать предательство нашей идеи. Но я не считал, что все так серьезно, и, в конце концов, помирил их. Мы ведь были друзьями.

Урюк – такие и прочие слова – совершенно обычное дело между лучшими друзьями. Просто произнесите это слово с братской любовью и тогда получите более точную картину наших дискуссий.

Рыба – это импровизационный язык, напоминающий английский, на котором музыканты поют свои песни, когда нет стихов.