Ирина Шехонина - Творчество Т.Н.Хренникова - Исследование

Если оценка М. Гринберга не вызывает никаких возражений и поражает точностью оцерок в ракурсе полувековой временной дистанции, то в высказывании К. А. Кузнецова не все бесспорно. Конечно, Т. Н. Хренников-композитор остроумен и наблюдателен, но склонности «к музыкальному экспрессионизму и музыкальным парадоксам» он и в Первом фортепианном концерте и в последующих произведениях в сколько-нибудь ярко выраженной форме не обнаруживал. Да и творчество Т. Н. Хренникова и Д. Д. Шостаковича проходило в дальнейшем по путям индивидуально-отличным, а вовсе не параллельно-близким. Однако предвидеть будущее развитие яркого своеобычного таланта — задача сложнейшая. Импульсы его во многом оказываются имманентными и непредсказуемыми. Здесь же важно иное: само сопоставление двух крупнейших талантов молодого тогда поколения советских композиторов, верное ощущение напряжения творческой силы, исходящей от того и от другого. Вообще же, если уж говорить о взаимосвязях, о преемственности традиций, а также о влияниях старших мастеров, то по отношению к классике советской музыки первым в этом отношении следует назвать С. С. Прокофьева.

Прокофьевские ритмы, прокофьевская скерцозная острота, динамика токкатных эпизодов и его же хрустально-прозрачная, хрупкая, нежная лирика в индивидуально претворенном преломлении, в своеобразных «интонационных отзвуках» нередко ощутимы в хренниковском симфонизме. Характерно, что и сам Тихон Николаевич многократно подчеркивал уникальные масштаб и силу прокофьевского гения.

Среди его оценок творчества С. С. Прокофьева есть и такие, которые прямо говорят о том, сколь важное значение он придает ему в решении едва ли не сложнейшей проблемы музыки XX века — создания современной мелодии, вобравшей все интонационное богатство прошлого и новаторски развивающей его: «Вот возьмите, например, творчество Прокофьева. У него в основе всего мелодическое начало. И что изумительно, это мелодическое начало, очень красивое, тонкое, проникновенное, всегда у него несет ярко национальный характер (независимо от формы и жанра произведения). Это классический пример. И, если вы хотите понять природу подлинной песенности в музыке XX века, обратитесь прежде всего к Прокофьеву — сонатам, симфониям, инструментальным концертам, кантатам, операм, балетам» (см. 14, с. 250).

Еще одна из оценок этих очень интересна парадоксальной неожиданностью сопоставления двух гигантов мировой музыки: «Оба эти имени и остаются для меня любимыми по сей день — Бах и Прокофьев. На первый взгляд они кажутся абсолютно противоположными по своей творческой индивидуальности. Но у меня в сознании они живут в какой-то особой гармонии. Бах — это величайшая основа музыкального искусства, философского, полифонического. Прокофьев — это крупнейший композитор XX века, открывший новые горизонты в музыкальном искусстве и ставший естественным продолжателем традиций всех великих русских классиков. Эти два композитора — та творческая основа, которая меня постоянно питает» (см. 14, с. 248).

Здесь мы вплотную подходим к важнейшему вопросу о генетических корнях музыки Т. Н. Хренникова. Каковы же они?

Применительно к масштабным и неповторимо-ярким композиторским талантам подобные проблемы решаются сравнительно легко, так сказать, в первом приближении (опора на классику прошлых поколений, на народное творчество, на распространенные жанры бытовой музыки и т. д.). Как мы только переходим в сферу генезиса конкретного (влияние творческого почерка одного мастера на другого, и даже использование отдельных, ранее найденных выразительных приемов), все многократно усложняется. Чем более углубляешься в эту сферу, тем сильнее рискуешь «за деревьями не увидеть леса», в поисках новых и новых «интонационных аналогий» утерять существо индивидуальности стиля того художника, о котором идет речь.

Как часто в журнальных статьях, в брошюрах и книгах приводится множество подобных параллелей, указываются конкретные «музыкально-звуковые адреса» использованного приема, и в результате тот композитор, который был предметом аналитического рассмотрения, оказывается в значительной мере лишенным своего творческого лица. Ведь наличие его обычно лишь декларируется, а интонационные параллели подтверждаются десятками нотных примеров-тандемов. Причем чаще подобное случается как раз с композиторами наиболее высокой одаренности и мастерства.

И это вовсе не парадокс! Музыка серая и бескрылая обычно в значительной мере или вовсе лишена ярких интонационных примет. Поэтому ее обычно вообще не анализируют, о ней не пишут, ее, в сущности, не замечают. Музыка же ярко индивидуальная, то есть талантливая по большому счету, всегда властно влечет нас, активизирует исследовательскую мысль. Но когда мысль эта растекается по частностям, по «ветвистому древу интонационных параллелей», смещаются истинные масштабы дарования художника, ускользают характерные черты его индивидуальности.