Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Итак, приобрели они кусок земли и каждый день, возвращаясь к себе вечером с работы в Петах-Тикве, выходили с женами и детьми, выпалывали колючки и делали из глины кирпичи. А воды у них не было – источник был далеко от того места, где они поселились, путь к нему пролегал через пески, колючки и бурьян, а они ходили босиком, жалели свои башмаки. Однако они не жалели себя и таскали воду издалека, чтобы изготовить кирпичи и построить для себя хоть маленькие дома. И вот возле тех самых домов ты теперь видишь добрую землю, приветливую и щедрую к работающим на ней людям. И они пахали, и сеяли, и сажали. А воды у них не было – источник был далеко от того места, где они поселились. Но они не жалели своих трудов и таскали воду издалека, чтобы поливать свои сады. Принялись их посадки и выросли замечательные саженцы, которые прославились повсюду, и многие приезжали, чтобы купить их. Но они не продавали свои саженцы, а вырастили из них прекрасные деревья. Труженики эти, голодные и больные – им нужно было бы на заработанные деньги купить себе немного хины от мучающей их лихорадки, – преодолевали себя ради своей мечты. Подобно им – их жены. Даже самая нежная и слабая среди них отрывала от себя последнее и отдавала птицам. И как мать, так и дочь, и как отец, так и сын. Это – Эйн-Ганим, первая мошава еврейских рабочих в Эрец Исраэль, созданная их трудом.

Вернемся к Ицхаку. Прогуливается он среди маленьких домиков, окруженных нежными саженцами, в субботнем платье, как турист, и куда бы ни поворотился он, смотрит на него нежный саженец, маленький цыпленок, окошко дома; а в доме и в поле блестит красная косынка на голове женщины, властительницы и в доме и в поле. Наверняка вы слышали об основателях Петах-Тиквы, и об основателях Ришон ле-Циона, и о билуйцах, и о других наших братьях – поселенцах в Иудее и Галилее, в Шароне и в Самарии, в низинах и в горах. Сколько страданий пришлось перенести им! Но весь труд первопроходцев напоминает нам старые легенды, и их доблесть затмевает для нас их страдания. А здесь страдания тружеников еще свежи, как бы вы ни восхищались их мужеством, вы не забываете их мучений.

Но, несмотря на все это, чувствует себя Ицхак обделенным. Почему? Потому что не удостоился он быть подобным жителям Эйн-Ганим. Только теперь он винит не других за то, что те оттолкнули его, не допустили к работе на земле, а себя за то, что не выдержал испытаний и бежал в город. Не то что наши товарищи в Эйн-Ганим, они не отступились от земли, пока не достигли своей цели.

Смотрел Ицхак на то, что перед ним, но думал о себе и о тех, кто покинул страну и теперь мотается по свету. И Рабинович тоже скитается за пределами Эрец, и хотя он уехал с тем, чтоб вернуться, – вряд ли вернется. А как только вспомнил он Рабиновича, вспомнил Соню. А оттого, что вспомнил Соню, сердце его наполнилось печалью. Снова вернулся он к мыслям о себе и о тех, кто уехал, и о словах немецкого фермера: «Не деньги создают поселение, а любовь к стране и любовь к земле, но евреи не понимают, что такое земля и что такое труд».

Запищал вдруг один из цыплят, клюющих что-то в мусоре, и ответил ему другой цыпленок из передника женщины. Поднял Ицхак голову и увидел женщину; он видел ее на гумне в Петах-Тикве вскоре после своей алии, когда вместе с Рабиновичем искал работу; в те дни не было кафе в поселениях, и каждый, кто хотел рассеяться, шел на гумно. Молода и хороша была эта женщина в ту нашу первую встречу, а сейчас она похожа на старуху, как и большинство наших сестер – работа дома и в поле прорезает на их лицах множество глубоких морщин. Ицхак не был коротко знаком с ней, ведь до того, как он познакомился с Соней, он не разговаривал с женщинами. Взглянула на него эта женщина и узнала Ицхака. Сказала ему: «Не хочешь ли ты осмотреть мое хозяйство?» Опустил Ицхак голову и пробормотал что-то, как человек, признающий свою вину. И что это за вина? Это наша общая вина, ведь мы приехали обрабатывать землю, а не работаем на земле.

Улыбнулась эта женщина, повела его к себе и показала ему цыплят, высиженных ее курицей, и показала ему саженцы апельсиновых и лимонных деревьев, посаженных ее мужем. А потом показала ему двоих детей, которыми может гордиться любая мать. А после того как она показала ему все свои достижения и чудеса (не каждая женщина может ими похвастаться), принесла ему томатный сок и сопровождала доброжелательным взглядом каждый его глоток. Кончив пить, он зажал в руке сосуд, не было у того ножки, и не мог он стоять. Взяла она сосуд у него из руки и сказала: «Думаешь ты, ради удовольствия и баловства я приготовила этот сок? Нет, когда уродила земля отличные помидоры, сказал мой муж, что не будем мы их есть, а отнесет он эти помидоры на рынок; и он уже заранее подсчитал, на что он потратит выручку от их продажи, как та крестьянка из басни, что нашла яйцо и стала тешить себя в воображении всеми благами, которые ей это яйцо принесет в будущем, а тем временем яйцо выпало у нее из рук и разбилось. Так вот, принес муж мой помидоры на рынок в Петах-Тикву, но ни один человек не купил их, ведь арабские помидоры дешевле наших. Вернулся он к своему стыду с помидорами домой и поклялся закопать их в землю. Поспешила я и приготовила из них сок».